Онлайн книга «Дай мне руку»
|
— У меня нет настроения смотреть на цацки, пойдём домой, а? — Ладно, — мрачно кивнул он, — до конца ряда и направо. Вера кивнула и пошла, куда он сказал, глядя в землю и ни на что не обращая внимания, внутри сжималась кольцами ненависть к себе и злость на себя, дикое чувство вины, и перед женщиной, и перед Двейном, который, похоже, теперь винит во всём себя. Под каблук попался камешек, Вера больно подвернула ногу и чуть не упала, Двейн придержал её, она благодарно улыбнулась и опять опустила глаза. — Бесстыдники! Хриплый злой голос вспорол размеренный шум рынка, Вера поморщилась, но глаз не подняла. А в следующую секунду замерла от возмущения, когда им под ноги хлынула грязная вода, если бы Двейн не дёрнул Веру в сторону, они были бы мокрые оба. Вероника округлила глаза, найдя источник шума — крепкую бабу славянской наружности, как раз ставящую на крыльцо грязное ведро. Баба вытерла руки о передник, сверля Двейна маленькими злющими глазками, скривила всё лицо в презрительной гримасе и прошипела: — Что смотришь, отродье?! У, узкоглазые, тфу! Тфу, уроды! Вероника, шокировано застывшая поначалу, потихоньку собрала мысли в кучку, бросила короткий взгляд на окаменевшего Двейна и стала нервно скручивать перстень с левой руки. Двейн взял Веру за локоть, не отрывая взгляда от шумной бабы, стал теснить её к дальней стороне улицы, баба не унималась ни на секунду, продолжая орать и плеваться. — Уроды, тфу, мелкие, тощие, глаза не открываются! А девку нашёл красавицу, конечно! Наплодят полукровок, страшных, больных, уродов, тфу! Двейн оттеснил Веру впритык к декоративной ограде закусочной, по ту сторону низкого заборчика обедали люди, ходили официанты, но все как один делали вид, что ничего не происходит, Вероника видела только макушки и спины, если кто-то и смотрел, то осторожно, через плечо. Её возмущение всё росло, от шока не осталось и следа, а от взгляда на Двейна внутри поднималась холодная беспощадная волна — парень выглядел абсолютно растерянным и беспомощным. Баба хрипела и плевалась, наступая на них: — Что, богатенький, да? Думал, цацек на девку нацеплял, волосы в свой грязный чёрный выкрасил, так она и забудет, что ты бусурман желторожий?! Тфу, безбожники, живут, как свиньи, а всё бы белых девок портить! Тфу! Баба плюнула им почти под ноги, подслеповато прищурилась и ещё ближе подступила к Двейну: — Ба, да ты сам полукровка! Что, батя твой, уродец, белую девку поимел, так и тебе надо?! Вера надела перстень на правую руку, развернула все три камнями внутрь и сжала кулак, у неё не было ни малейших сомнений. «Ещё одно «тфу» — и я её ударю.» — Уроды, ублюдки кругом, да ещё и ублюдков плодят, тфу! Вера коротко шагнула вперёд и влепила ей с правой в челюсть. Стало тихо-тихо. Баба застыла с открытым ртом, как будто её выключили, на щеке постепенно проступало кривое красное пятно, быстро напухающее и набирающее цвет. Люди в закусочной теперь все до единого смотрели на них, кругом были открытые рты и выпученные глаза. Вероника мягко тронула ошарашенного Двейна за локоть и громко, с саркастичным участием сказала: — Бедная женщина, болеет, видишь? Истерия. Баба наконец смогла вдохнуть, побагровела от возмущения и провыла: — Ты… ты… Вера выпрямилась и влепила ещё раз, в то же место. В полной тишине вышел звонкий шлепок, разнёсшийся на всю улицу. Баба опять замерла, Вера опять повернулась к Двейну: — Мало того, что приступы истерии, так ещё и заикается, бедняга. Но я умею это лечить, меня папа научил. Говорит, вот так пальцы складываешь и по морде, достаточно одной таблетки, максимум, двух. Если со второго раза не помогло, тогда двумя руками, вот этой частью, по ушам с двух сторон, это вообще работает всегда. — Двейн стоял неподвижно, как статуя, Вера повернулась к бабе, участливо взяла её за плечо, прихватив пальцами шею: — Вам уже лучше? Помощь больше не нужна? — Баба сдавлено икнула, посмотрела Вере в глаза и тут же опустила взгляд, Вера сжала пальцы сильнее: — Вы не стесняйтесь, говорите, я всё лечу. Баба дёргано качнула головой, вислые щёки тряслись, как холодец, глаза бегали, как будто искали что-то на полу. — Ну, если всё в порядке, то мы пойдём. Не болейте. — Она с силой хлопнула бабу по плечу, вгоняя камни перстней поглубже, взяла Двейна под руку и заглянула в глаза: — Идём? Он кивнул и пошёл с ней в сторону арки, отделяющей цыньянские ряды, им смотрели вслед, перед ними спешно расступались, освобождая дорогу, Двейн шагал как робот, настолько погружённый в себя, что казалось, вообще ничего не видел… а потом на дорогу прямо перед ними выбежал молодой цыньянец и согнулся в поклоне, что-то тараторя и протягивая какой-то свёрток. Всё изменилось за секунду, вокруг стало тесно от возникших из ниоткуда одинаковых мужчин, Двейн толкнул Веру за спину, в воздухе сверкнул металл. Она ничего не понимала и ничего не видела, кроме спин, только слышала тихий голос, твердящий: — Пожалуйста, госпожа, пожалуйста… — Что случилось? — Вера встревоженно тронула Двейна за руку, он спрятал нож и раздражённо выдохнул: — Всё в порядке, парни просто перенервничали. «Как и ты, дружище.» — Так что случилось? Двейн молча указал на парня, стоящего на коленях в пыли, охранники расступились, давая ей дорогу, она подошла и смогла рассмотреть причину беспокойства — совсем молодой, судя по костюму, торговец, перепуганный и страшно смущённый. Он поднял взгляд на миг и тут же зажмурился, наклоняя голову и протягивая Вере свёрток: — Пожалуйста, госпожа. — Что он хочет? — шёпотом спросила Вера у Двейна, тот хмуро буркнул: — Чтобы вы ему что-нибудь написали. — Зачем? Двейн устало потёр переносицу и прошипел: — Просто напишите ему пару слов о цветочках-листочках, и всё. Вероника озадаченно двинула бровями и наклонилась к парню, ласково спросила: — Тебе нужна удача? Он поднял на неё удивлённый взгляд, отчаянно покраснел и не ответил, ещё раз протянул свёрток и повторил: — Пожалуйста, госпожа. — Ладно, ясно. — Она взяла у него свёрток, он радостно улыбнулся: — Вы напишете? — Я напишу, — вздохнула Вера, — встань, пожалуйста. Он поднялся, стал поправлять одежду, Вероника развернула ткань, увидела внутри кисточку и чернильницу-непроливайку, повернулась к Двейну: — А где писать? — На ткани, — вздохнул он, осмотрелся, как будто что-то искал, под его тяжёлым взглядом в ближайшей закусочной люди повскакивали из-за столов, Двейн кивнул на самый большой, выбежал трактирщик, шустро вытер стол и застелил свежей скатертью, бросил на лавку подушку. Веру усадили, она чувствовала себя ужасно неуютно. |