Книга Дорога по облакам, страница 16 – Лариса Петровичева

— Вина! Вина всем!

Слуги расторопно принесли несколько бутылок, и южное шипучее ударило в хрусталь. Харвис пил и не чувствовал вкуса. Его величество Клаус практически официально подтвердил, что теория Харвиса — не ленивые измышления кабинетного ученого, а научный факт. Стать проректором по научной работе — да он и мечтать об этом не мог. И ссылка принца закончена: услышав о иномирянке, государь-отец наверняка решил, что тут целое нашествие, а значит, сына нужно спасать, хватать за шкирку и возвращать пред светлые отцовы очи.

Кстати, об иномирянке. Харвис отодвинул торжествующее ликование и подумал: а что собираются сделать с Эвглин? Стоит только взглянуть на Борха, и станет ясно: ничего хорошего. Если бы ее не сочли врагом, непредсказуемым, пугающим и жестоким, то не стали бы возвращать принца из ссылки.

— Еще один вопрос, господа, — громко сказал Харвис. Когда все обернулись к нему, он продолжил: — Что планируется сделать с Эвглин?

Борх неопределенно пожал плечами.

— Его величество ничего не написал об этом, — произнес Борх. — Но, полагаю, будет жесточайший надзор. Как минимум, тюрьма.

«И вы это допустите?» — хотел спросить Харвис, но одного взгляда на его ссыльных товарищей хватало, чтоб понять: допустят. Это здесь, среди пустыни, она была мечтой — в столице ни принц, ни полковник не будут иметь недостатка в пылких поклонницах и обожательницах.

— И вы это допустите? — все-таки спросил он, глядя на Альдена. Принц, который уже предвкушал возвращение на родину, нахмурился. Он обладал добрым сердцем, а неожиданное счастье требовало поделиться им с кем-то еще.

— Конечно же, нет, — твердо заявил Альден. — Отправить юную девушку в темницу? Ни в коем случае, и не надо на меня так зыркать! — почти рыкнул он в сторону Борха. — Вот только мой государь-отец очень упрям, и нам надо придумать, как его переупрямить.

Борх даже глазом не повел. Сложив руки на груди, он встал возле одного из столбов и мягким жестом указал на принца: дескать, вам слово, ваше высочество.

— Я не знаю, как обстоят дела в мире, откуда пришла наша очаровательная Эвглин, — начал принц. Похоже, ему пришла в голову какая-то идея, и теперь он говорил медленно, боясь ее спугнуть. — Но в нашем за женщину отвечает ее супруг. Помнится, в Правовом кодексе была статья о гражданстве для иноземцев, и жена эльсингфоссца автоматически становится гражданкой Эльсингфосса. Понимаете, о чем я?

Харвис кивнул. Было ясно, куда клонит принц, и идея была неплохой.

— Выдать госпожу Эвглин замуж? — предположил полковник и воскликнул: — А что, недурная мысль!

Слуга наполнил вином бокал принца, и Альден продолжал:

— Мужа ей подобрать исключительной преданности его величеству и Эльсингфоссу… И он же будет осуществлять надзор! И прекрасная дама на свободе, а не в казематах, и все по закону!

Харвис неожиданно обнаружил, что все снова смотрят на него, и во взглядах собравшихся сочувствие соседствует с искренней завистью.

* * *

Харвис вернулся в шатер поздним вечером, когда Эвглин почти заснула. После того, как все ушли от бассейна, она прошла в свой закуток, опустилась на кровать и разревелась. Истерический кураж исчез. Эвглин наконец-то поняла, чем именно могло закончиться ее дефилирование в пене, и ее в буквальном смысле слова стало трясти. Озноб был таким, что она легла под одеяло, обхватила руками плечи и мысленно взмолилась: Господи, если слышишь, помоги мне.

Мыс Фиолент до сих пор плыл у нее перед глазами. Достаточно было сделать шаг, чтоб оказаться дома — но ей не дали. Эвглин прекрасно понимала правоту Харвиса, если бы не он, то она наверняка утонула бы, но жгучая, почти детская обида не отпускала ее.

Сейчас она лежит на кровати и плачет. А могла бы уже быть дома, в родном мире, в родной стране.

Дом снова недосягаем. Надежды нет.

Потом обида ушла, и осталась лишь глухая пустота. Эвглин дремала, вечерний сумрак становился гуще, из шатра принца неслись восторженные вопли и топот: там, похоже, плясали. Но постепенно шум затих, и вскоре Эвглин разбудили шаги Харвиса.

Хозяин шатра некоторое время топтался в гостиной, словно был пьян и не мог разобраться, что же делать дальше. Потом Эвглин услышала фырканье и урчание, и Харвис с трогательной любовью проговорил:

— Кушай, маленький, кушай. Заберу тебя в столицу, не бойся. Не оставлю.

— Уррргх! — звонко ответили ему. Значит, Пушок бродил среди шатров, искал, у кого можно выклянчить лакомства.

Но почему Харвис вдруг отправляется в столицу?

Эвглин не успела ничего предположить: полог скользнул в сторону, и в спальню вплыл огненный шар лампы. Прикрывая его ладонью, Харвис сделал несколько шагов и негромко спросил:

— Эвглин, вы спите?

— Нет, — ответила Эвглин и села. Чутье, которое никогда ее не подводило в этом мире, говорило, что Харвис что-то хочет ей сказать. — Нет, я не сплю.

Харвис опустился на прикроватный пуфик, поставил лампу на маленький стол и спросил:

— Как вы себя чувствуете? Вам лучше?

Значит, он понял, что все, случившееся у бассейна, было истерикой и нервным срывом. Эвглин неопределенно пожала плечами.

— Мне все еще очень горько, — призналась она, — и это не скоро пройдет. Но я уже держу себя в руках, если вы об этом.

Харвис понимающе кивнул.

— Мне очень жаль, что так вышло, — произнес он. — Мне на самом деле очень жаль, Эвглин.

Некоторое время они молчали, а затем Эвглин спросила:

— Почему у принца так орали?

Харвис усмехнулся, и привычные золотистые огоньки в его глазах стали мягкими и мечтательными.

— Мы все возвращаемся домой, Эвглин, — сообщил он. — Ссылка его высочества окончена.

Эвглин ахнула и тотчас же закрыла рот ладонями. Харвис понимающе улыбнулся и сказал:

— Есть, что отпраздновать, сами видите.

Значит, принца простили, и бывший бунтарь и революционер едет домой. Должно быть, места себе не находит от счастья, предвкушает встречу со столицей и старыми друзьями и мечтает о том, что сделает сразу же, как только сойдет с поезда. Эвглин улыбнулась.

— Да, это радостные вести, — согласилась она и тотчас же спросила: — А вы?

Харвис усмехнулся. Эвглин вдруг сказала себе: да он же пьян! Так пьян, что с трудом держится на ногах!

— А меня назначили проректором по научной работе, — с гордостью проговорил он. — В Эльсингфосскую академию чародейства и волшебства. Знаете, почему?

Эвглин только плечами пожала. Откуда бы ей знать? Впрочем, тогда состояние Харвиса вполне объяснимо: он возвращался домой в чести и славе, а не в качестве прихлебателя принца Альдена.

— Борх телеграфировал его величеству о том, что вы иномирянка, — сообщил Харвис. — Государь-отец тотчас же приказал сворачивать почетную ссылку. Конечно, вряд ли Альдена выпустят дальше дворцовых ворот, но все же это родина, а не эти отвратительные пески.