Книга Золотая тигрица, страница 40 – Лариса Петровичева

— Да, мы готовы.

Когда мы опустились на колени возле алтаря, и помощники священника накрыли нас хуппой, я зажмурилась, не желая смотреть на церемонию. Все это не имело значения. Всю жизнь я была куклой, ею и осталась.

Король Пауль был мертв. Весельчак Эван был мертв. Эвгар собрал свой артефакт — наверняка его основная часть хранилась где-то во дворце, иначе зачем бы Эвгару добровольно сдаваться преследователям? — и испытал изобретение на людях, которые его мучили. Отец осознанно, брат бессознательно — и оба мертвы.

Перед внутренним взглядом мелькнул Дамьен, пообещавший, что все сделает для того, чтоб я была счастлива. Мелькнул и растаял. Прости, мой родной, мой хороший, я тебя люблю и никогда не забуду — но я не смогла тебя спасти.

Тобби с силой сжал мое запястье.

— Да, я согласен, — четко, словно рапортуя начальству, произнес он, и я откликнулась глухо, едва слышно:

— Согласна.

Тобби разжал мою туго стиснутую ладонь, забрал кольцо и осторожно надел его мне на палец, а затем подхватил под руку и помог подняться. Зашелестела, сворачиваясь, хуппа, и священник с искренней радостью промолвил:

— И стали не двое, а единая плоть перед лицом Господа. Счастья вам, дети мои.

Я едва сдержала усмешку. Какое уж тут счастье…

Священник хотел сказать что-то еще, наверняка очень хорошее и правильное, но в этот момент хлопнули двери, и в храм ворвался перепуганный служка с криками:

— Отец Герберт, там… там…

Там пришли по нашу душу.

Когда мы вышли на ступени храма — Тобби сухо приказал священнику сходить в алтарь и подготовиться к отпеванию — то я увидела на площади небольшой вооруженный отряд, одетый в простую темно-зеленую форму без знаков отличия. Охрана короны, личные помощники его величества, которые теперь служили новому государю. Инквизиции и след простыл. Тобби лениво обвел взглядом тех, кто сейчас держал нас на прицеле, одарил их ослепительной улыбкой и спросил:

— Что, сучьи дети, берега совсем не видим?

Сказано это было таким тоном, что кое-кто из сучьих детей, званием пониже и внутренним сознанием послабее, заметно растерялся. Тобби умел производить впечатление — сейчас от его точеной кукольной фигурки веяло таким ужасом и такой властью, что я невольно отступила к дверям.

Значит, Вангейнский палач. Просто так палачом не прозовут.

Но командир отряда тоже был не промах и явно повидал разные виды, потому что небрежно сплюнул в пыль и с завидным равнодушием сообщил:

— Его величество Эван тебя лишил и чинов и званий. Так что рот закрой, жопошник. А вы, миледи, спускайтесь сюда. Мы за вами.

— Стой на месте, — негромко произнес Тобби, едва заметно покосившись в мою сторону, и я увидела, что на его щеках появились некрасивые пятна румянца.

Все, что произошло на площади потом, заняло от силы минуты две. Я никогда не видела смертоносного танца ассасинов, только читала о нем, и не сразу поняла, что именно происходит.

Тобби двигался одновременно плавно и дергано, словно сухой листок, который спокойно парит в воздухе, но потом, подхваченный потоком ветра, резко меняет направление, и вот уже его несет совсем в другую сторону. Пластике Тобби и его умению владеть телом позавидовали бы лучшие танцоры — его бросало от одного противника к другому какой-то неведомой силой, и люди в темно-зеленых мундирах оседали на землю, превращаясь в сломанных кукол со вспоротыми животами. Кто-то все-таки успел нажать на курок, и это был единственный выстрел, так и не поразивший цели. Вскоре все было кончено. Командир отряда умер последним. Молниеносное движение рук — и его голова покатилась к ступеням храма, а тело рухнуло на колени. Тобби осклабился, еще раз махнул рукой, и из вспоротого живота показались отвратительные желтоватые потроха. Тобби пнул труп в спину, и тот свалился на землю.

Я почувствовала, что сейчас тоже упаду. В воздухе висел густой запах бойни, поднятая пыль, искрясь на солнце, оседала на мертвецов. Тобби неторопливо прошел мимо убитых, заглядывая в их лица, с лезвий небольших кинжалов в его руках капали алые капли, и рукава белого щегольского сюртука почти до локтя были в крови. За моей спиной заскрипела дверь, священник выглянул на площадь и, отшатнувшись, забормотал молитву.

Человека ведь не назовут палачом просто так.

Я все-таки потеряла сознание. Это был лучший выход из ситуации.

Мы пересекли границу нелегально и под вечер приехали в Эбердин — крупный лекийский город, где у Тобби был собственный дом в престижном квартале. Моему новоиспеченному мужу было не занимать предусмотрительности: понимая каким-то звериным чутьем убийцы, что скоро запахнет жареным, он вывел все деньги и продал недвижимость за сутки до того, как на имущество наложили арест.

— Ну что, Вера, как тебе нравится? — поинтересовался Тобби, когда мы поднялись на крыльцо. — Войдешь сама или я тебя внесу, как подобает любящему супругу?

— Я сама, — промолвила я и переступила порог. Тобби пожал плечами, но ничего не сказал.

Конечно, мне было выгодно быть его женой. Девицу Веру Анхельм могли выслать на родину — законы Лекии были очень строгими и патриархальными, и иностранка без мужа становилась первым претендентом на место в поезде до границы по обвинению в блудодействе. А вот госпожа Вера Тобби автоматически становилась уважаемой и порядочной особой, и на все запросы из Хаомы по ее поводу местные власти скручивали бы жирный кукиш и с удовольствием адресовали его северным соседям.

Итак, на какое-то время моя жизнь должна была стать спокойной и размеренной. Поздним вечером, когда мы немного отдохнули с дороги и сели ужинать, я поинтересовалась, что будет дальше. Тобби, который без аппетита ковырял ломтики жареного картофеля, задумчиво ответил:

— Эвгар станет королем под именем своего брата. Постепенно начнется хаос. Он гениальный артефактор, но его никто и никогда не готовил к власти. Так что в Хаоме будет весело, и лучше нам смотреть на это со стороны.

Я смотрела на Тобби и понимала, что слишком крепко привязана к этому холеному красавчику и безжалостному убийце, чтобы иметь возможность хоть как-то сопротивляться. Должно быть, Тобби понял, о чем я думаю, и некоторое время мы смотрели друг другу в глаза так, как смотрят хищник и жертва. Рука невольно заныла в том месте, куда Тобби едва не вогнал нож в «Луне и кастрюле».

— Так что там с твоим переплетчиком? — равнодушно поинтересовался Тобби и вновь ковырнул картофельный ломтик.

— Кажется, твои люди убили его, — глухо проронила я и только теперь поняла всю глубину боли, истерзавшей меня за этот бесконечный день.

— Если кажется, надо молиться святой Марфе, чтоб не казалось, — сварливо сказал Тобби и тотчас же добавил, чуть ли не извиняясь: — Прости. После работы с кинжалами я бываю невыносим.

Вот как это теперь называется, работа с кинжалами. Я отодвинула тарелку — и без того слабый аппетит улетучился в неизвестном направлении — и спросила: