Книга Жертвы дракона. На озере Лоч, страница 47 – Владимир Тан-Богораз

Грудами лежала неубранная рыба. Её попросту сваливали в глубокие ямы и сверху прикрывали дёрном и засыпали землёй. Рыба бродила в земле и обращалась в бурую кашу. Из каши мяли колобки и пекли на горячих углях в скудное зимнее время.

Малт и Низея медленно тянулись в гору, сгибаясь под общею ношей. Их обгоняли мальчишки, которым не хватало корзин. Вместо того, они задевали за жабры по рыбине на каждый палец обеих рук и быстро бежали вверх, отставив кисти, будто два странных чешуйчатых опахала.

– Го-го! – кричали они, пробегая мимо, словно щёлкая бичом на ходу.

– Го! – отзывалось за ними и катилось по всей веренице носильщиков рыбы.

И все торопились ускорить шаги и вползти на крутой косогор в такт этим задорным отрывистым крикам:

– Го-го!..

Корзина качалась на ходу, коромысло гнулось, скользило у Малта из рук и впивалось Низее в её молодое плечо. Малт был приземистый, чёрный, как всё племя Селонов. Щёки его уже опушились первым пухом расцветающей юности. Спина его была покрыта потёртой козьей шкурой, и в волосах был ввязан крошечный коралловый рожок в защиту от духов болезни и заразы. Издали этот рожок походил на крупную ягоду брусники в чёрном засохшем мху.

У Низеи было худое личико и глаза огромные, чёрные, словно озёра. Её волосы вились и стояли над головой, как дымное облако. На ней была рубаха без рукавов, из жёлтой циновки, искусно сплетённой из стеблей травы руками матери её Хаваны. Ноги её были босы, и вокруг лодыжек вытатуированы широкие синие браслеты. На смуглой шее лежала нитка кораллов, таких же красных, рогатых и твёрдых, как красная капля на темени чёрного Малта.

Малт и Низея родились от двух сестёр и тоже могли называть друг друга брат и сестрица, ибо у Селонов родство считалось только по матери. И коралловый рожок юноши был выдернут из того же ожерелья, которое старая Гина, общая бабушка, повесила перед смертью на шею любимой внучке от младшей дочери Хаваны.

– Го-го!..

Когда они проходили мимо старого Деда, Низея споткнулась. Корзина качнулась сильнее, и одна из верхних рыб скользнула в сторону и упала вниз. Малт быстро обернулся, сбросил с плеча коромысло, и рыбья ноша мягко опустилась на землю.

– Устала, Низея, – оказал он заботливо.

Девочка не отвечала. Она стояла на месте, и ноги её тряслись от усталости.

– С дороги! – кричали задние. – Не стойте на дороге!..

– Что, распустили икру? – сказала насмешливо толстая Карна, обходя по тропинке.

Она одна, без посторонней помощи, несла на голове плоскую корзину, наполненную рыбой.

– Брось её, Малт.

– Низея! – позвал старик.

Девочка послушно подошла.

– Сядь здесь.

Он указал ей место на шкуре рядом с собой.

Малт немного подождал, потом перехватил на дороге мальчика Ганка, маленького и совсем голого, бежавшего сзади вприпрыжку, и они потащили вдвоём кое-как рыбную ношу на площадь уборки.

Девочка осталась на месте, возле старого Деда.

– Зачем надрываться, Низея? – ворчал старик.

– Девушки смеются, – сказала угрюмо Низея. – «Есть, – говорят, – ты умеешь, а таскать не умеешь»…

– Брось их, – буркнул старик.

Солнце садилось за рекой Юрата. Его огромное красное око глядело на белого Деда и на его молодую соседку. Дед тоже глядел на солнце, но глаза у него были слепые, белые, как будто затянутые кожей. Он долго смотрел на закат и потом покачал головой.

– Низея, ты видишь? – окликнул он девочку.

– Не вижу, – отозвалась Низея вялым голосом. – В глазах рябит.

Старик пошарил руками перед собой и подал ей большую рыбину, свежую, сейчас из воды. Ребята натаскали старику свежинки.

– На, проясни свои глазки…

Низея привычным жестом поднесла рыбу ко рту и выкусила хрящ головы, вместе с глазами, как чайка выклюнула. Селоны в минуту усталости глотали свежие рыбьи глаза, чтобы прояснить свои собственные.

Она опять подняла лицо и посмотрела на солнце. Оно опустилось ниже, и его блеск стал гуще и темнее и не так больно резал глаза.

– Ты видишь, Низея? – спросил старик.

– Краба вижу, – сказала девочка и вдруг усмехнулась.

В старой легенде Селонов солнце – это яркий щиток огромного светлого краба.

– Ты видишь, Низея? – повторил старик бесстрастно и настойчиво.

– Постой-ка, постой, – отозвалась девочка живее, чем прежде.

Она тряхнула головой, и перед её глазами побежали яркие цветные кружки.

– Солнцевы Люди, – забормотала она быстро и невнятно.

– Какие люди? – так же быстро переспросил старик.

– Идут… люди, – говорила Низея. – Вон, в облаках, в пламени, волосы красные. Много их…

Она встала с места и хотела вернуться на берег.

– Не надо, – сказал старик. – Пусть сами кончают.

– Придут когда-нибудь, – ворчал он про себя, кивая головой. – Так старики говорили.

Он думал о Солнцевых Людях. В этой упрямой седой голове жила неотступная грёза. У Селонов было древнее и странное предание, что с неба должны спуститься на землю Солнцевы Люди, одетые блеском и пламенем. То будут блаженные и кроткие люди. От них прозреют слепые и встанут с постели больные и даже мёртвые. И смерти больше не будет. Старый Дед со слепыми глазами не думал о смерти. Но он желал ещё раз прозреть и увидеть зелёную землю. Ему не на что было надеяться. Он надеялся на Солнцевых Людей.

– Придут, придут, – ворчал он настойчиво и тряс головой.

Низея с минуту постояла, потом повернулась и пошла вдоль берега, направляясь к лесу. Она зашла за мысок, села на камень и задумчиво стала болтать ногой в нагретой воде. Здесь не было людей, но новые рыбьи стада подходили сзади. И за ними летели крылатые хищники: чайки, бакланы и даже вороны и орлы. Чайки поминутно спускались к реке и таскали добычу, как будто из ящика. А чёрный поморник, который не любит мокнуть в воде, бросался на лету и отнимал у чайки добычу. В воздухе носились птичьи крики и клёкот, и писк, и галдёж, шумнее, чем у Селонов на кругу. На берегу было потише, и шагах в десяти от себя Низея увидела новое диво. Крошечная ласка, серый зверёк с подпалинами по брюху, который боится воды хуже, чем соболь, умудрилась как-то ухватить зубами за хвост большую рыбину и тащила её на берег. Лосось не шёл и тянул в воду. Ласка выгнула спину дугой и упёрлась в песок всеми четырьмя лапами. Она боялась замочить в воде даже коготки, но ей крепко не хотелось упустить жирную добычу. И так они боролись и колебались над краем воды, как живые качели.

Сумрак сгущался. Мелькнула летучая мышь.

– Сестричка моя, – вздохнула Низея и кивнула головой.

Лунда, сестричка Низеи, умерла три года тому назад, и все Селоны знали, что мертвые дети вылетают с того света в сумерки, крылатыми мышами, и прилетают к живущим.