Онлайн книга «Очень страшно и немного стыдно»
|
– Ну, все это зрелище. Она отвечает не сразу. – Вам нужно отдохнуть. – Да. Спасибо. Долговязый заносит молоко, хлеб и тоже уходит. От таблеток становится легче. Звоню Холдену. – Как ты? – он очень вежлив. – Извини меня, Ирвин, – я впервые называю его по имени. – Давай обойдемся без формальных вопросов. Могу я тебя попросить об одном? Не держи на меня зла. Я не могу тебе ничего объяснить. Я знаю, что увольнение неизбежно, и просто говорю тебе – спасибо. – Может, ты просто возьмешь отпуск, отлежишься дома, и мы потом поговорим? Я могу дать тебе недели две. – Нет. – Почему? – У меня нет дома. – Я почему-то так и подумал. Сколько лет ты живешь в отеле? – Пять. – Давай мы положим тебя в клинику. – Зачем? – Чтобы ты перестала это делать. – Я не хочу. – Ясно. Куда ты пойдешь? – Не волнуйся за меня. – Это значит “я не знаю”? – Это ровно то и значит, что не волнуйся, это не твое дело. – Ну зачем ты хамишь? – Иначе ты не отстанешь, я очень хорошо тебя знаю. – Я тоже думал, что хорошо тебя знаю. – Ирвин, мы же договорились. – Зарплату за месяц перевести как обычно? – Не нужно. Мне приходилось кое-что выводить из строя, пусть это будет возмещением. – Для чего? Чтобы блокировать номера? – Ты всегда был умным. – Деньги переведу. И все же предлагаю тебе дождаться меня. Может быть, мы что-нибудь придумаем. – Я уже все в своей жизни придумала и ничего не буду менять. Можно, я возьму один свой костюм? – Можно. Можешь взять все, сколько их там твоих, – таких худых, думаю, больше не найдется. Когда ты последний раз выходила из отеля? – Три года назад. Примерно. – Три года? – Три года, Ирвин. После этого я вешаю трубку, потому что я сказала все, что хотела, а после этого начнутся только вопросы. А мне они ни к чему. На станции объясняют, что это часа три на автобусе – недалеко. Чаевых, оставленных наглым типом из бара, как раз хватит на билет в один конец. В автобусе утыкаюсь виском в холодное стекло. Мимо мажется городской пейзаж. У кого-то звонит телефон. Эта мелодия была у меня когда-то давно. С нее начался тот самый разговор с сестрой. – Это я. Скажи мне, только прошу тебя, не ври. Ты знала, что я тебе не родная? – Голос сестры был чужим. Высокий и злой. – Знала. – И как давно? – Мне было лет восемь. Да, точно, восемь. – Они тебе рассказали? – Нет, я подслушала разговор. – Почему ты мне ничего не сказала? – Сначала я не поверила. – А потом? – А потом боялась. Они же не рассказывали. Значит, тебе знать не полагалось. – Не полагалось? – Ну чего ты на меня-то злишься. Я тоже расстроилась, когда узнала. – Расстроилась. Почему? – Ну не знаю. – Решила, что я теперь тебе не родная, да? – Нет. Просто странно. – Что странно? Наверное, решила, какая-то проститутка под забором родила и в вашу семью подкинула? Да? – При чем тут проститутка? – А кто еще? Кто еще детей своих бросает? Скажи, кто? – Никакая не проститутка. Там была большая семья из деревни. – Из деревни? – У них уже было семь девочек. Представляешь, семь. И, когда жена опять забеременела, они надеялись, будет мальчик. И действительно родился мальчик. И девочка. Двойня, понимаешь? А у наших родителей тогда не получалось вообще никаких детей. В общем, договорились и забрали девочку прямо из больницы. Ее муж так ничего и не узнал. Заплатили – все молчали. – А ты откуда это все знаешь? – Это мне уже позже рассказали. – Кто? – Мама. – Да врете вы всё. А тебя откуда взяли, если у них не получалось? – А потом получилось. Причем очень быстро. Она начала скулить в трубку, и мне пришлось ее одернуть: – Лучше бы я была не родная. Мне все равно. – Тебе легко говорить. Ну вот объясни мне, почему все знали, кроме меня? – Папа был против. А после того как его не стало, мама боялась. – Чего? – Не знаю. Все ее уговаривали, а она боялась. – Боялась? – Сестра опять замолчала, а потом заговорила строго. – Ну ладно. Нужно как-то дальше жить. – Что значит – как-то? Что изменил ось-то? – Я не знала, как ее успокоить. – Знаешь, многое. Так не поступают. – Ты их благодарить должна. Неизвестно еще, что было бы, если б не они. А потом, если ты хочешь, можно в эту деревню поехать. Если хочешь их всех увидеть. И брата. – Может, ты еще прикажешь мне туда переехать? – Нет. Совсем нет. Просто, может, тебе интересно? – Ни фига мне не интересно на этих деревенских смотреть, что своими детьми торгуют. Она бросила трубку. После этого разговора у сестры все пошло наперекосяк. Началась наркота, а потом она просто вышла в окно. Почему так все случилось? Была семья, а потом вдруг – раз, вытянули спицу, и все посыпалось. Сначала папа, потом мама, а за ними сестра. И не осталось ничего, за что можно держаться. Улица в платанах. В пятнистых стволах. Сколько же здесь звуков. И запахов. Бесконечное море запахов. Осень всё высушила, зима заморозила, а весна возвращает. Номер дома вбит в камень бронзовой татуировкой. От ворот к крыльцу дорожка, вокруг нее кусты полосатой хосты. У дверей фонари и цветы в горшках. Ставлю сумку на землю, нажимаю на кнопку звонка. Долго не отвечают, но потом знакомый женский голос, то ли утвердительно, то ли вопросительно: – Да. – Извините. Вам это покажется странным. Мы говорили с вами в гостинице. Там, где останавливался ваш сын Фрэнсис. Фрэнсис Финли. – Да. – Я там работаю. Вернее, работала. Кажется, у меня проблемы. Не знаю. – Перевожу дыхание. – Извините, что приехала сюда. Но мне некуда идти. Та жизнь, которая у меня была, – ее больше нет. Я есть ровно то, что я есть. У меня нет никаких убеждений, нет семьи и дома. Я променяла все это на свободу. Но оказалось, это лишь умение искажать действительность доступными средствами. Я не знаю, во что верю и зачем живу. Не знаю, что мне делать дальше: все, с кем я могла бы поговорить, – их нет. Вы первый человек в моей жизни, способный жить рядом с иным человеком без попыток его изменить. |