Книга Страсть герцога, страница 69 – Сабрина Джеффрис

– Я посижу.

– Нет, ты не будешь с ним сидеть, – ответил Максимилиан. – Ты очень устала. С ним посижу я. Сегодня уже слишком поздно, чтобы можно было что-то предпринять по поводу карантина. Я разберусь с этим утром.

Врач улыбнулся Лизетт.

– Если хотите, мисс, можете отдохнуть в моей каюте. Я все равно буду спать в лазарете – я не оставлю мистера Кейла, пока худшее не минует.

– Очень хорошо, – сказала девушка. – Но спать я буду недолго. Тристан явно слишком измотан для того, чтобы сделать этой ночью что-нибудь еще, а Максу тоже нужно поспать, если он хочет завтра хоть как-то всем нам помочь.

– Макс? – перебил ее Бонно. – Ты называешь герцога Лайонса Максом?

Увидев, что девушка покраснела, Максимилиан сказал:

– За это время мы с вашей сестрой успели подружиться. Вот и все.

Во всяком случае, до тех пор, пока он ее не убедит выйти за себя замуж.

Глаза Бонно сузились, однако он лишь произнес:

– Тогда решено. Его милость добьется снятия карантина, а Лизетт и я будем по очереди сидеть с Виктором, пока ему не станет лучше.

Если ему станет лучше. Усилием воли Максимилиан выбросил эту мысль из головы. Он отказывался принимать любой другой исход.

***

Следующим вечером Лизетт вошла в тесную каюту доктора и швырнула свою вышивку на привинченный к стене столик. Она чувствовала себя как мешок картошки, который сначала тащили по каменистому холму, а затем бросили в овраг.

Тристан вошел следом за ней, вынужденный, в отсутствие служанки, сам помогать ей с платьем перед сном.

– Есть новости насчет отмены карантина? – спросила девушка брата.

– Я только что говорил с герцогом, и он сказал, что утром они прибудут с официальным разрешением, благодаря которому мы сможем покинуть корабль.

Она выдохнула:

– Слава богу.

– Как больной? – спросил Тристан.

– Ему все хуже, – ответила Лизетт, стараясь не показывать своего отчаяния. – У него по-прежнему ужасный жар, а бред продолжает усиливаться.

Слава богу, что Макс сегодня весь день был занят, разбираясь с Тайным советом и карантинными офицерами, и не мог сидеть в лазарете с Виктором. Вчера, когда у того случился особенно жестокий приступ кашля, Макс выражением своих глаз напомнил ей загнанного зверя.

– Если Виктор умрет, я не знаю, как Макс сможет это выдержать. Но я не вижу, каким образом Виктор может выжить, сколько бы лекарства в него ни вливал доктор Уорт.

– Виктор крепче, чем кажется. Не списывай его со счетов так быстро. – Встав у Лизетт за спиной, Тристан расстегнул ее платье. – Доктор Уорт – хороший человек.

Девушка вздохнула:

– Даже не начинай.

– Я просто констатирую факт. Он молод, красив… и хорошо о тебе отзывается.

– Мне неинтересен брак с доктором Уортом, – ответила она резко. – Потому прекрати.

Тристан надолго замолчал.

– Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы положить глаз на «Макса».

– А почему нет? Он молод, красив… и хорошо обо мне отзывается.

– Очень смешно, – проворчал Тристан, развязывая ее корсет. – Но я не шучу, Лизетт. Он – герцог. Здесь, в Англии, это кое-что да значит.

– Думаешь, я этого не знаю?

То, как Макс в эти два дня использовал свой титул для того, чтобы разобраться со всеми мешавшими им чиновниками, служило Лизетт весьма наглядным напоминанием о том, сколь неизмеримо выше, чем она, был он по социальному положению. Угрожало ему безумие или нет, он мог бы заполучить любую женщину, которую бы захотел. И любая другая женщина с радостью приняла бы его условия.

Однако, глядя на то, как он страдает, Лизетт знала, что никогда не сможет так поступить. Она слишком любила его, чтобы оставить в руках чужих людей в его последние часы. И учитывая то, как самоотверженно Макс заботился о человеке, относительно которого даже не был уверен, что тот приходился ему братом, он должен был ее понять.

– Разумеется, если Виктор окажется братом Лайонса, – сказал Тристан, развязывая ее корсет, – то Максимилиан Кейл – больше не герцог, не так ли? Так что мне лучше бы поспешить в лазарет, а то он может это понять и решить прикончить Виктора.

Вихрем развернувшись на месте, Лизетт уставилась на брата. Ее глаза метали молнии.

– Не смей говорить подобные мерзости! Даже думать о таком не смей!

– Я пошутил, Лизетт. – Тристан пристально посмотрел на сестру. – И, как я понимаю, ты действительно положила глаз на герцога.

Выпятив подбородок, она сверкнула на него глазами.

– Не будь нелепым. Одно лишь то, что я его защищаю…

Ее брат фыркнул.

– Ты не просто его защищаешь. Ты стараешься ему угодить. Я не видел, чтобы ты старалась угодить кому-нибудь, даже мне или Дому. Сегодня, если ты не присматривала за Виктором, я все время слышал «Максу нужно то» и «нужно, чтобы Макс поел».

Господи боже, она и представить не могла, что это настолько заметно. Девушка с шумом выдохнула. Желание признаться кому-нибудь – хоть кому-то – было слишком сильным.

– Ты не понимаешь. Я люблю его.

На лице Тристана появилось выражение жалости.

– Бедная моя…

– Не нужно этого говорить. Я знаю, что это безнадежно. – Пусть и не по тем причинам, по которым ее брат думал. – И я в порядке, правда.

– Не похоже, чтобы ты была в порядке. Когда вы находитесь в одном помещении, от вас почти что летят искры. – Его глаза сузились. – И это заставляет меня задуматься о том, что между вами произошло, пока вы меня искали. Особенно учитывая тот факт, что ты по-прежнему отказываешься рассказать мне о том, как вам это удалось.

– Ничего не произошло, – солгала Лизетт. – И сейчас тоже ничего не происходит. Макс – герцог – был настоящим джентльменом.

– Хмм…

– Не заставляй доктора ждать, – сказала девушка беззаботно.

Бросив на нее еще один обеспокоенный взгляд, Тристан вышел. Как только он закрыл дверь, Лизетт переоделась в ночную рубашку и упала на узкую койку. Нужно было позволить качавшемуся кораблю убаюкать ее.

Однако Тристан ее слишком взбудоражил. В голову Лизетт вновь полезли те же мысли, что и вчера. Если Виктор окажется Питером, то как отреагирует Макс? А если Питер – Виктор – умрет…

О господи, она не могла об этом даже думать.

В дверь постучали. Встав, Лизетт открыла ее. На пороге стоял Макс. Это напугало девушку. Он не пытался остаться с ней наедине с тех самых пор, как они поднялись на корабль.

Макс смотрел на нее, и в свете фонаря его лицо было пепельно-серым, а глаза казались какими-то блеклыми. Похоже, даже не заметив того, что она была полураздета, он вошел в крохотную каюту и, сев на койку, произнес надтреснутым голосом: