Книга Жена Болотного царя, страница 72 – Купава Огинская

Потому что, пока я держалась за Ксэнара, все было хорошо. Что может случиться, если я его вдруг отпущу, мне знать совсем не хотелось.

— Пора возвращаться, — прошептал он в мои волосы. И добавил странное: — Тебе придется изобразить обморок.

— Это зачем еще? — подозрительно спросила я.

Ксэнар неловко пожал плечами.

— Так было всегда.

— Потому что Нэна лишилась чувств?

— А до нее моя мама и бабушка. И каждая избранница царя. До тебя ни одна царица не сражалась с Топями и ни одна не была отравлена их магией до свадьбы. Потому даже той малой части, что попадала в кровь во время обряда, было достаточно. Это стало традицией.

— И мне придется изображать обморочную… сколько?

— Пока мы не окажемся в спальне, — спокойно ответил Ксэнар, а у меня уши начали гореть. — Праздник начнется только завтра.

— Ладно… ладно. — Я отстранилась от него, продолжая цепляться за отворот шубы. — Давайте.

Он поднял меня на руки, прижал, коснулся лба теплыми губами и мягко велел:

— Глазки закрой.

Я подчинилась, обмякла и на всякий случай голову уронила на грудь, укрыв лицо волосами.

Сэнар вытаптывал дорожку вокруг повозки, но при нашем появлении остановился. Я не видела его, только слышала, как скрип снега оборвался.

— Ну как она? — с беспокойством спросил эва. — Как обряд?

— Все прошло хорошо. Рагда в порядке.

Сэнар выдохнул и спросил:

— Помочь забраться?

— Сам.

Несколько минут мы устраивались в повозке. Меня укутали, обняли крепче, и повозка тронулась.

На этот раз Сэнар не летел, будто по его следам гналась дикая охота. И до царского дома мы ехали дольше. И меня это более чем устраивало. Уткнувшись в плечо Ксэнара, я просто наслаждалась покоем.

Послушно обвиснув в руках царя, я вяло отмечала, как мы добрались до дома, поднялись к входной двери, а потом и по лестнице на третий этаж.

В спальне царь скомандовал:

— Можешь приходить в себя.

Я неохотно открыла глаза, осмотрелась и призналась:

— Не припомню, чтобы в вашем доме была такая комната.

Шторы на окнах были задернуты, не пропуская первых, еще робких лучей утреннего солнца, а густую темноту рассеивали свечи. Множество зажженных свечей.

— Пожароопасно, — заметила я и попыталась слезть с рук царя.

Меня не пустили, только поинтересовались зловеще:

— Куда?

— Ну так… осмотреться.

Большую кровать я видела и стол видела, на котором, очень интригующе прикрытый салфеткой, стоял поднос с едой.

— Потом все посмотришь, — решил Ксэнар и понес меня к постели.

Откуда нас недовольно поприветствовали:

— Явились-таки.

Я сдавленно взвизгнула, не сразу сообразив, что черное нечто на подушке — просто жаб.

— Что ты здесь делаешь? — хмуро спросил царь. Никого он сегодня не ждал и появлению постороннего совсем не обрадовался.

— За поцелуем пришел. У меня последний шанс пропадает. Раз уж принцесса скоро перестанет быть принцессой…

Ксэнару все же пришлось меня отпустить, чтобы вынести из комнаты жаба.

Тот орал и упирался.

Орал очень жалобно, а сегодня такой день был странный и замечательный, что я не выдержала.

— Подождите! Я его поцелую. — Перехватила царя около самой двери, вырвала из его рук затихшего жаба и, зажмурившись, быстро чмокнула его в шишковатый лоб.

Прошла секунда, другая… Ничего не изменилось. Жаб таращился на меня своими круглыми глазами.

— Не вышло, — смущенно констатировала я.

Ксэнар молча открыл дверь, предлагая мне выпустить не расколдованного страдальца в коридор.

Жаб неудачу воспринял на удивление спокойно.

Посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом и спросил:

— А может, мне не принцесса нужна?

Я опешила, а жаб деловито поинтересовался у Ксэнара:

— А где ваш брат сейчас находится, не подскажете?

— На площади, помогает с подготовкой к завтрашнему празднику, — безжалостно сдал родного брата царь.

Жаб поблагодарил и ускакал прочь, уже предвкушая, как совсем скоро расколдуется от поцелуя прекрасного царевича.

— А может, Сэнара предупредить? — с сомнением спросила я, глядя вслед воодушевленному экспериментатору.

Мой порыв не был оценен. Дверь захлопнулась перед самым носом, а меня перехватили под грудью, оторвали от пола и потащили к кровати, зловеще сообщив:

— До завтра ты только моя.

Конец