Онлайн книга «Ведьмин путь»
– Лёль, мы бы сами не... – неловко добавил Данька и ковырнул носком кроссовка снег. – Если бы не ваша мама, я бы тоже не, – я открыла дверь. – Идем. Надеюсь, Анжела еще не вернулась. Они же оба на нее стойку сделают, и не посмотрят, что всего лишь «белка». Что б их половозрелые инстинкты... Архив откладывается на пару часов разъяснительной работы. По пути на кухню, к счастью, нам никто не встретился – народ, пережидая непогоду, сидел по норкам, – но у Анжелиной комнаты «лисы» дружно и предсказуемо споткнулись. – Прошли и забыли, – я резко повернулась. – Девочка несовершеннолетняя и без семьи. И без защиты старшего. Узнаю – прибью нафиг, ясно? Братцы переглянулись и кивнули. – Вот ваш ключ. Номер – восьмой. Рюкзаки бросили, руки помыли и на кухню. Всё, что на плите, – ваше. Закончите – зайдите. Поговорим. И закрылась у себя. Разулась, расстегнула куртку, вдохнула-выдохнула и ощутила себя напряженной донельзя. Тронь – «зазвеню», закричу, сорвусь в ненависть... Нашарив в чемодане склянку с успокоительным, я выпила залпом всё зелье – ударную трехкратную дозу, включила компьютер и проверила почту. Верховная молчала. Дело замерзшей ведьмы пока не прислали. Руна спала, свернувшись клубком у шкатулки, и на мое появление не реагировала. И сбежать бы... да от себя, как известно, не избавиться. Пошуршав бумагами, я рассеянно перебрала свои заметки. Вопрос ребром: говорить братцам, что здесь происходит, или нет? Если рассказать, то можно подключить к делу, «лисы» – мастера разнюхивать и выслеживать. Но это опасно. Они же несовершеннолетние, слишком нестабильны. Учуют интересную и зловещую странность, сорвутся – и всем нам хана, включая Натку. Я не умею так, как она, предугадывать их настроение и предсказывать действие, пресекая его на корню. А если промолчать... Кто знает, не будет ли хуже. Да, не «накормишь» – сами пойдут искать. И найдут на мою голову. За пару часов – легко, а уж за три-то дня до отъезда... К тому времени, как крестники затоптались у двери, шумно сопя и обсуждая мысленно стратегию общения, я решила всё рассказать. И запретить, используя влияние опекуна, любое вмешательство без просьбы, если придется. Только с ними мне тут проблем не хватало. – Заходите, открыто. Они зашли и замерли на пороге. Я вздохнула про себя. Поняли, как напортачили, теперь любой своей инициативы боятся, даже простейшей... И вроде хорошо, что поняли, да мне от этого ни холодно ни жарко. – Ребят, хватит. Вы ж не дети, чтобы я каждое ваше движение контролировала и каждым шагом командовала. У меня есть свои дела, у вас – свои. Договариваемся и расходимся. Братья разулись и по-турецки сели на пол, а я взгромоздилась на стол и рассказала. Всё, как есть – и про суть дела, и про подвал, и даже про Карину с кошкой. Со своими я привыкла быть честной, даже если «свои» давно таковыми не считались. Не считались – но всё же были. Я смотреть-то на них не могла – воспоминания накрывали резко и болезненно, отвлекая... но внутри ощущала забытое тепло. Больше не одна. Семья рядом. – Нам в спячку залечь? – проницательно спросил Филька, когда я закончила. – И не мешать? Две пары абсолютно одинаковых глаз – темная, непроницаемо-зеркальная зелень без белков, нитка зрачка – смотрели из-под взлохмаченных чубов одинаково настороженно. И одинаково нервно, в унисон, пульсировали, вздуваясь на загорелой коже висков и запястий, темные вены. – А как хорошо вы себя контролируете? – уточнила я. – Если появятся призраки, а с ними – и поток тьмы, не сорветесь? Не взбеситесь от дармовой силы? Нечисть – сплошь темные, и чем они сильнее, тем больше нужно собственно силы. Любой. Они всегда до нее голодны, всегда мало. Предчувствие и ощущение тьмы отключает у них мозги, как у человека алкоголь натощак, оставляя голые инстинкты. А «лисы» – высшая нечисть. Сильнее них только бесы и «кошки». Из известных. Короткий «перегляд», и Данька сухо ответил: – Нет. Мама защиту поставила. От лишней силы. Это хорошо. Уже легче. – Мы умеем впитывать тьму нужных количествах, – заметил Филька негромко. – И усваивать давно научились, – поколебался и добавил: – И передавать тоже. Маме можем сливать излишки без проблем. Или тебе. Я чуть не фыркнула. Нафига козе баян?.. А потом присмотрелась к хитрому лицу и сообразила: – Для амулетов? Серьезно? Они ухмыльнулись одинаково. И почти расслабились. Почти как раньше... – Интересно... – протянула я. Да, некоторые особенности силы должны быть тайной для всех, и я многого не знала. – А нечисть в гостинице ощущаете? Кроме «белки»? Очередной «перегляд», и Филька, почесав кончик длинноватого носа, досадливо поморщился: – Есть, падла. Но очень хорошо маскируется. Слабая «белка» и то больше выпирает. Мы вот подумали... – и замолчал. – Ну-ну, – подбодрила я, повернувшись к Руне и осторожно вытаскивая из-под кошки шкатулку. Зачем теперь опыты, когда есть «лисы»... – Перед отъездом мама выкачала из нас почти всю силу, – осторожно заговорил младший крестник, явно подбирая слова, дабы не сболтнуть лишнего. – Чтобы не фонили сильно. Так мы можем... понижать себя, что ли. Высшую же нечисть обычно определяют как высшую по концентрации силы, а низшую – по ее отсутствию. Сейчас силы мало, и нас не заметят. Даже высшие примут за мелочь низшую. Ни о чем. Я нахмурилась. Выводы напрашивались сами собой. А еще отчего-то вспомнилась Анжелина бабушка с «присоской» от нечисти. – Или они в людских оболочках, подселением, или, как мы, сливают силу в одного. То есть тут семья, – подтвердил Филька, глядя на меня не мигая. – А общий сидит где-нибудь в подземелье, откуда тьма не просачивается, и ждет. – А в человека силу слить можно? – Немного, – подал голос Данька. – Она же убивает. Но можно. Если нет другого. Или если общий переполнен. Не колодцы же бездонные, есть предел. То есть, по этой теории, в городе могут быть и другие «больные»... Но вряд ли. Это слишком рискованно: с людьми поработаешь – попадешься наверняка. Всё же семья. С опытным и мощным главой рода. Я открыла шкатулку, достала платок с льдинками крови и кинула его Фильке: – Определите, чья? Младший крестник ловко поймал платок и принюхался. Нахмурился и передал его Даньке. Старший крестник нюхал еще дольше и хмурился еще суровее. Затем последовал короткий «перегляд», и он твердо сказал: – «Рыба». – Что? – переспросила я. – Они же низшие! – Эта нет, – Данька снова обнюхал платок и уверенно добавил: – Мужик. И пахнет, почти как ты. Стихией. – «Акула», – заметил Филька со значением, словно давая старой новой нечисти название, которого не было в наших классификациях. |