Онлайн книга «Зеркальный гамбит»
Я выбросил змеюку подальше, одновременно наступив ногой на меч, чтоб рагана не сцапала. Разрезанный капюшон съехал на затылок. – Дошло? – спросил я с досадой. – Расскажи им теперь. – Ах ты сволочь, – сказала она. – А наши гадают, чего никто не смог тебя уделать. Чтоб тебе неладно было. «Красавицы проклянут его и отвергнут; зверь заговорит с ним чёрной пастью в час хладный, и рыбы в воде, и птицы в небе, и древа в чащах будут противиться ему». Ладно, что поделать. Ленту вот жалко. Дальше городов уже не будет, и ничего такого зелёного я уже не достану. Змею, что ли, надо было поймать?.. – Ты хоть кто? – спросила она. – Ха, – невесело, но удивлённо сказал я. – Смеёшься, что ли? – Отступись, – сказала она. – Ты проклянёшь сам себя, когда увидишь край мира и чудовищ, что живут за ним. Но они узрят тебя, и будет поздно. – Нет никакого края, – сказал я. – И никаких чудовищ. Ты врёшь, проклятое отродье, и все вы врёте. Я поговорю с тобой, когда вернусь. – Ты не вернёшься, – сказала ведьма. – Я удивлю тебя. Теореза рассмеялась, и смех её сопровождал меня, пока город не скрылся за поворотом дороги. – Проклят! Будь проклят! Да ты уже проклят и проклянёшь сам себя! Сам! Я всегда знал, что божники, хоть жрецы, хоть колдуньи, хоть городские пижонки вроде Теорезы – слегка неуравновешенные. И старался поменьше с ними связываться. И правда, какие нормальные люди будут так гоняться за мной из-за пары книжек и моего желания выбраться за пределы карты? Ну не верю я в запреты Богов – что в самих Богов мне верить не мешает, ибо их в прошлом лицезрели слишком многие, – но ведь не убивать же за это, в конце концов? Я шёл, кроша сабатонами сухие листья, пока не вошёл наконец под сень леса, и он принял меня, заглушив далёкий злой смех раганы. Солнце истаяло в дымке. Близился вечер, и редкие лужи в лосиных следах подёрнулись ледком. Он звенел под ногами. Никто не хотел, чтобы я достиг края мира. Потому что у него нет края. Старым сказкам жрецов придёт конец, если окажется, что мир кругом существует. Наверное, наши земли в легендах других, неведомых стран почитают за опасные – наши границы стерегут истинные твари, и все они не за пределами круглой карты, а внутри неё. Стерегут нас от нас же. Чтоб мы всегда сидели здесь, ждали Богов и чествовали божников. А они правили бы всем, чем можно править, якобы блюдя заветы о том, каким Боги хотели бы найти свой мир, когда вернутся. …Только вот что-то всё больше стало подпадать под эти заветы. Может, в древности Богам легче было управляться именно так; может, они и правда укрывали нас, свой народ, от каких-то грозивших нам тогда опасностей. Но с тех пор, как они истаяли в голубой дымке неба, оставив лишь сброшенные рога и отмершие когти, никто из людей, живущих в пределах Диска, не покидал его. Герой давних преданий, Агап, рыцарь с чибисом на гербе, однажды бросил вызов божникам, – такой же, как и мы с Устиной. И, по рассказам, тоже нашёл ключи, которыми Боги усмиряли Гвард, самых мощных своих созданий, коих оставили на страже границ мира, якобы от тварей, обитающих в бездне. Но Агап, перебравшись через реку Закоту, что будто бы опоясывала мировой диск, так никогда больше и не вернулся; можно было бы поверить, что он ушел за поля карты, но конь его возвратился к реке, и свидетели видели рану и кровь у коня на боку и репейник в гриве. Конь не смог переплыть реку обратно и исчез в заповедных лугах за нею. С тех пор никто из живущих, кроме божников, за Закотой не бывал. Может, Боги и вернутся, хотя, кажется, уже вряд ли – видно, есть у них ещё миры, кроме этого, – но в то, что мир не диск, я верил безоговорочно. Я сам видел книгу, где доказывалось, что мир – это шар; я знал, что Агап видел её и оставил запись «Просмотрено Агапом из Скуй» на последнем листе; и Устина видела книгу тоже. Та, судя по всему, была древней, когда автограф легендарного героя был ещё свеж. Об этом думал я, пока наползали тучи и багровело за ними высокое осеннее небо, в лесу, оранжевом и жёлтом. Я вынырнул из своих мыслей и остановился, ибо почуял зверя. Не дыхание, не шелест, не лай загоняющий, а взор. И не в затылок или спину, как, бывает, бросают взгляд, желая зла, а в лицо, в глаза. Я остановился, не шевелясь, замер, истинно как статуя, и вгляделся в синие тени, из которых уже выглядывала скорая холодная ночь. Ничего, только полосатая птица перелетела с ветки на ветку да лист упал с клёна. «… И зверь заговорит…» Замирать, видно, у меня и правда получалось хорошо. Были тому причины, было и подтверждение: бурундук перебежал дорогу едва ли не в локте от меня, видно, приняв за каменное изваяние. Синица села на плечо. Я выждал ещё немного – не из осторожности, а потому что хотел посмотреть на бурундука и синицу, – и шагнул вперёд. И тут из теней и кружения листьев, рыжий и седой, как сам лес, вышел зверь. Большой, зараза, в холке мне по пояс. По шерсти его пробегали искры. Он сморщил нос и оскалил желтоватые зубы и тёмные дёсны. – Не заграждай пути, – сказал я, и убоялся, что он ответит мне. – Я не пропущу тебя, – ответил он хриплым высоким голосом, и я увидел, что пасть его черна. Ну вот, значит, я и дошёл до черты, и древние механизмы провернулись на своих осях. Второе совпадение с Божьей книгой за один вечер. – Почему? – спросил я его. – Ты идёшь на край мира. – У мира нет края. – Боги велели людям никогда не заглядывать за него. – А тебе велели стеречь? Ты не думал наплевать на приказы богов, которых уже полтысячи лет никто не видел? – Я не предам создателей и не накличу тварей, что живут за краем мира. И тебе не дам. – Боишься за свой лес? – я рассмеялся. – Боюсь за весь мир. – Извини, глупо звучит, учитывая твой вид. – А ты свой таишь. – Есть причины. – Уваливай. – Как грубо. – Я могу и порвать. – Я могу и зарубить. – Был тут один такой. – Не такой. Да и его, Агапа, ты как-то пропустил? Зверь нахмурился, пошуршал лапой в листьях. – То не я, то был отец моего отца. – Назвать его дедом, что, вера не позволяет? – Я верю в то, что Боги вернутся. – Я и не отрицаю. Просто хочу посмотреть, что там за клеткой, которую они для нас отвели. – Там твари, рыцарь. Но ты не увидишь и их – Гварда остановит тебя, как остановил Агапа. Я шагнул к нему, и зверь подвинул лапу вперёд. Изящную, я бы сказал. Он весь был словно нарисован хорошим графиком, почти утончённый, с золотыми глазами и тёмной шерстяной маской на рыжей, не то волчьей, не то лисьей морде. Лапы его были подобны волчьим, когти кривы, а хвостов было, конечно, семь. |