Книга Комбат в западне, страница 12 – Андрей Воронин, Максим Гарин

Пес тряхнул головой, будто и в самом деле все понимал — соглашался.

— Дед, а ты поводок взял? — спросил Витя.

— Да, взял.

— Ну вот и хорошо.

Витя с резиновыми сапогами в руках забежал в свою комнату и быстро пролистал комикс до самой последней страницы.

— Ничего себе! — глядя на последнюю полосу картинок сказал он. — Разве так бывает? А вообще-то бывает, — тут же сам себе бросил он и усевшись на стул, натянул резиновые сапоги, ярко-красные, на толстой рифленой подошве.

Дед уже стоял на крыльце. На нем был надет длинный плащ, в одной руке он держал палку, вечную свою спутницу на прогулках, а в другой — нераскуренную трубку, с которой тоже никогда не расставался, разве что на ночь.

— Ну что ж, пошли.

Огромный дог радостно выскочил на крыльцо и едва не поскользнулся. Но удержался. Затем поднял голову и стал принюхиваться.

— Что нюхаешь, Томас, — сказал Илья Андреевич, — пойдем, пойдем. Только дай я поводок пристегну.

Пес приблизился к хозяину, покорно подставил шею.

Карабин звонко щелкнул, и тогда Илья Андреевич потрепал пса по шелковистой холке.

— Ну, вперед — пойдем. Рядом, рядом!

Огромный дог был прекрасно выдрессирован и ни на шаг не отходил от хозяина без разрешения. Хотя в общем-то он был своенравным и довольно непокорным, подчинялся по любви. Во всяком случае, дом, если хозяева куда-то отлучались, можно было ему доверить — никто в дверь не войдет.

Постукивая когтями по бетонной дорожке, пес помчался в голубые сумерки, его хозяин и Витя направились к калитке.

— Куда пойдем, дедушка?

— Пойдем сходим подальше, пойдем к берегу. Потому что здесь, на пустыре, бегают коты. А Томас, когда видит кота; начинает сходить с ума. Побежит — не догонишь.

Коты — напасть, из-за них он вообще теряет голову.

— А чего так, дед?

— Как это чего, — удивился дед, — дог — охотничий пес, в нем живы инстинкты.

Огромному Томасу было четыре с половиной года.

У него уже имелись две медали — серебряная и бронзовая, привезенные с выставки в Калининграде. Илья Андреевич был уверен, что еще через год его Томас завоюет золотую медаль, обязательно завоюет. И когда домашние начинали спорить с Ильей Андреевичем о том, что содержание такого огромного кобеля обходится дорого, дед раздраженно махал рукой.

— Я его кормлю за свои деньги. Так что это не ваше дело. К тому же Томас очень хороший и умный пес.

И еще, я уверен, он завоюет парочку золотых медалей и о нем обязательно напишут в газетах.

Калитка скрипнула — мальчик, мужчина и дог оказались на улице, на старой, еще немецкой веерной брусчатке. Этот поселок с несколько странным названием Янтарный-2 стоял на этом месте уже несколько сот лет.

Все дома в нем были добротные, из хорошего кирпича.

А многие еще сохраняли на крышах красную черепицу.

Война этого поселка, носившего до сорок пятого года немецкое название, даже не коснулась. Взрывы отгремели рядом с ним, хотя по брусчатке туда и назад, не один раз, лязгая гусеницами, скрежеща и ревя двигателями проносились танки. Но брусчатка, как и поселок, приобретший новое название — Янтарный, выстояли. Он находился в двенадцати километрах от Калининграда. Местные жители, правда, Калининград по старинке называли Кенигсбергом или по-простому Кенигом. Поселок был небольшой — сто сорок пять домов, новых не строили. В поселке имелась остановка. Сел в автобус и минут через двадцать пять окажешься в Калининграде. И ровно за такое время можно было добраться из Калининграда до Янтарного.

С моря дул влажный, пропахший водорослями ветер.

Илья Андреевич повернулся к нему спиной и принялся раскуривать трубку. Он все делал обстоятельно, старательно и вскоре ароматный дым засвидетельствовал — трубка разгорелась как следует.

— Ну вот, теперь можно идти дальше.

Был уже седьмой час. Смеркалось. На деревьях — а все дома поселка утопали в садах — поблескивали созревшие яблоки, и время от времени Налетавший ветер гнал по брусчатке свежесорванные листья с кленов и яблонь.

— Осень, — прочувствованно сказал Илья Андреевич, обращаясь сам к себе.

— Что ты там говоришь? — поинтересовался Витя.

— Я говорю — осень наступила.

— Так она уже, дедушка, целый месяц как наступила. Я считаю, как пойдешь в школу, так и осень.

— Это ты точно говоришь. Только вот комиксы свои бросил бы. Я говорю-говорю твоим матери и отцу, чтобы не возили тебе эти дурацкие книжки. Ты от них оторваться не можешь, лучше бы читал что-нибудь хорошее.

— Что например?

— Ну, «Робинзон Крузо» Дефо.

— Так я его читал уже два раза.

— Ну, тогда Стивенсона.

— И Стивенсона я читал.

Илья Андреевич задумался.

— Что, у вас все в школе комиксы смотрят?

— Да, дед, угадал, все на комиксах завернуты. Особенно мальчишки.

— А девчонки?

— А, девчонки… — мальчишка махнул рукой, — у них свои проблемы.

— Понятно, понятно. Ну ладно, давай я тебя отпущу, — сказал Илья Андреевич, обращаясь к псу.

Тот замер, как вкопанный.

Хозяин отщелкнул карабин, сложил поводок и хлопнул дога по спине.

— Ну, иди вперед. Пойдем к берегу.

— К берегу? — переспросил Витя, понимая, что это довольно-таки далекая прогулка. Но тем не менее, если дед решил, лучше с ним не спорить, все равно сделает по-своему. Придется идти.

Пес не побежал вперед, а неторопливо шел рядом с хозяином. Остановился у столба, сделал свое собачье дело.

Витя скривился:

— Фу, какой невоспитанный!

Когда Томас услышал «Фу», сказанное Витей, он побежал вперед, словно бы давая понять, что к столбу не имеет никакого отношения.

Уже когда Илья Андреевич, Витя и огромный Томас выходили за поселок, им встретилась старуха, в прошлом учительница немецкого языка. Она ходила в очках с толстыми стеклами, в теплом платке и несколько странном пальто. Странном, потому что оно одновременно было похоже на шинель и на плащ, и цвета оно было неопределенного — какое-то серо-буро-малиновое как считал мальчик.

— Добрый вечер, Илья Андреевич! — сказала старая женщина первой.

— Здравствуйте, здравствуйте, уважаемая Розалина Григорьевна.

— Добрый вечер, — бросил Витя.

— И куда это вы собрались?

— Да вот, решили прогуляться, Розалина Григорьевна.

Старуха вела двух коз, белую и черную. Она, как помнил Илья Андреевич, уже лет двадцать или больше разводила коз. Вязала из их шерсти свитера, шарфы, шапки, а из молока делала сыри. Старухе было где-то за восемьдесят. По мужу ее фамилия была Шифер. Ее муж был русским немцем. После войны, году в пятидесятом, его схватили, посадили в тюрьму, отправили в лагеря, откуда он и не вернулся. Детей у Розалины Григорьевны не было.