
Онлайн книга «Комбат в западне»
— А что с ним сделается? — пробормотал Бородин. — Что его щупать, как женщину? Пошел он к черту! Крышку, тем не менее, он захлопнул тщательно — так тщательно, словно бы от этого движения зависела его жизнь и безопасность Чурбакова. Все у Вадима Семеновича Чурбакова было отлажено, продумано и схвачено. Счета в зарубежных банках ежемесячно пополнялись крупными суммами, состоящими из денег его узников подземной тюрьмы. Получал он и наличные. И суммы были значительные. С каждым новым заключенным Вадим Семенович Чурбаков лишь входил во вкус, лишь еще больше раззадоривался. Время от времени Бородин со Свиридовым, глядя на шефа, инициатора всех операций с «новыми русскими», покачивали головами. — Добром это, Паша, не кончится. Слишком уж много крови, слишком уж много жертв. — Да, доберутся, доберутся до нас. — Не ссы в муку, не делай пыли, — отвечал Свиридов. — Пока до нас доберутся, думаю, мы с Чурбаковым будем где-нибудь очень далеко в теплых странах на берегу синего-синего моря. — А как ты думаешь, много у него денег? — Думаю, много. Но тем не менее, денег на ветер он не бросает. Но такие разговоры случались не часто. В общем-то ни у Бородина, ни у Свиридова на них почти не оставалось времени. А Вадим Семенович вел четкий учет каждому заключенному, каждой жертве. Он записывал в специальный блокнотик суммы, числа, фамилии — в общем, как заправский бухгалтер вел свое страшное, жестокое, бесчеловечное дело. Но занятие, которому он посвятил последние годы, приносило ему удовольствие, держа его в возбуждении, давая вкус к жизни. Опасность подстерегала на каждом шагу, несмотря на то, что еще в тюрьме Вадим Семенович, казалось, все продумал. Быть может, кое-какие детали не совпадали, но кто обращает внимание на мелочи, кто в этом мире может предугадать все до мельчайших поворотов? Никто! Человеку такое не подвластно. И Вадим Семенович прекрасно это понимал. — Все течет, все изменяется, — любил он повторять сам себе, — неизменна лишь жажда власти. "А власть дает деньги. И если высшим силам будет угодно, то я вновь доберусь и до власти. Они будут от меня зависеть, они будут мне подчинены. Сам я никогда не пойду ни в депутаты, ни в министры. Слава богу, ими я уже был. Лучше оставаться в тени и дергать за невидимые ниточки, убирать людей и ставить, возносить на престол и сталкивать, обрекать на бедность, на жуткое существование ". И, возможно, если бы Вадим Семенович не вспомнил камеру-одиночку и жесткие нары, серый потолок, похожий на крышку гроба изнутри, он спал бы до самого приземления. — Ну, где мы? — Уже подлетаем, Вадим Семенович, заходим на посадку, — ответил Бородин. — Это хорошо. Коньяк есть? — Нет, Вадим Семенович, мы все выпили, — ответил Бородин. — Выпили так выпили. Черт с вами. Мне даже не оставили. — Извините, Вадим Семенович, мы думали… — Ладно, то что вы думали меня не интересует. Как наш лягушатник? — Жив-здоров, — ответил Бородка, — минут тридцать назад я проверял. — Сходи еще проверь, может коньки откинул, может быть, мы труп везем, тогда его лучше в полете выкинуть. — Да нет, что вы! — Бородин поднялся, направился в грузовой отсек, через пару минут вернулся. — Спит, как сурок. Холера его не возьмет. — Это хорошо, — кивнул Чурбаков. — Когда приземлимся все сделаем быстро. С машиной договорено? — Так точно, — ответил Свиридов, — будет ждать нас на аэродроме. — Тот же автобус? — Да, тот же, который всегда. — Ну и ладненько. — Заходим на посадку! — послышался резкий, искаженный динамиком голос пилота. — Пристегните ремни! — Да пошел ты со своими ремнями… — пробурчал Бородин. Свиридов улыбнулся. А вот Чурбаков пристегнул ремень. Самолет остановился и буквально через минуту к нему подкатил микроавтобус. — Ну что, пошли, Серега, — сказал Бородин, — вынесем нашего друга, перегрузим и отправим к последнему месту. — Пошли. Вдвоем они выволокли тяжеленный ящик из самолета. — Ну и весит! Килограммов двести, наверное, — вытирая вспотевший лоб, сказал Бородин. — Да, как мешок с дерьмом. Не люблю я толстяков, возни с ними и тяжеленные, как гири! И удары они не так ощущают, как худые, кости сломать им тяжело. — Зато богатые, — уточнил Свиридов. — Посмотрим, что из него вытрясем. Может, у него и гроша за душой нет. — Тоже, скажешь! Денег у него, думаю, куры не клюют, иначе бы не жил в «Метрополе» и не раскатывал бы на шикарном лимузине по Москве. — Да это я так, к слову. Конечно же деньги у него есть, иначе Чурбаков не связывался бы с ним. И какие же они, все-таки, придурки — эти богачи! Падкие на обещания, верят. — А ты бы не поверил Чурбакову? — Я бы вначале проверил, — сказал Свиридов. — Ну и как бы ты проверил? Панель показали, панель настоящая, все чики-чики. Ты видел как у него горели глаза и руки тряслись? — Видел, — сказал Свиридов, — как у голодного кота, который увидел мышь. — Это точно. Тяжеленный ящик затолкали в микроавтобус, Чурбаков сел рядом с водителем. А Бородин со Свиридовым забрались внутрь. Бородин хотел усесться на зеленый ящик, но Свиридов сказал: — Серега, не наглей. Еще задохнется чего доброго! — Чего же здесь доброго? — засмеялся Бородин, но тем не менее пересел на сиденье. Автобус не спеша выехал за ворота аэродрома, помчался по бетонке, затем выехал на шоссе и уж там развил скорость. Бородин тронул за плечо Свиридова. — Вадим Семенович не любит когда так носятся. — Не любит, не любит… А что делать? Наверное, ему уже остохренели эти перелеты, дорога и все такое прочее, хочет скорее добраться до лагеря. — Это ты верно сказал. — Насчет чего? — Насчет лагеря. Самый настоящий концентрационный лагерь для «новых русских». — Но сейчас мы везем не русского. — А какая разница — русский, китаец, немец? Главное, чтобы из него можно было деньги выжать — Выжмем, выжмем. Там ребята веселые, они света мало видят, издеваться начнут, голодом морить, жаждой мучить и всякими такими штучками. В тюрьмах поднаторели, мастера своего дела. — А мне спать хочется, — сказал Бородин, — я бы тоже не отказался вздремнуть пару-тройку часов. Но думаю, нам это не светит. — Почему не светит? — Завезем француза, посадим в клетку и поедем в пансионат отдыхать. А через пару дней опять в Москву. В Москве, Серега, мне больше все-таки нравится. |