Онлайн книга «Пограничные полномочия»
Допекает Том уже в миттельшпиле: – У ладьи должен быть флегматический темперамент, поэтому она предпочитает переместиться всего на одну клетку. – Хватит выдумывать! Я же заберу её слоном! Темперамент, блин… Вздыхает и изменяет ход на ещё более несуразный. – Ну куда, куда! Я же пешкой заберу! – ору я – и обнаруживаю на лице Тома подозрительное выражение. – Ваня, как ты сказал? Чтобы был мат, нужно подвести короля под удар и он при этом чтобы не мог… спрятаться или… заслониться, – так? – Ну. – Атакуешь ладью – и следующим ходом получишь мат. Три секунды втыкаю на доску – а потом ещё две борюсь с желанием расшибить её кулаком: этот мудрила в самом деле выиграл. – Не обращай внимания, – старается он замять, – ты же всё за меня сделал, я только разглядел… – Флегматический темперамент! – смех теперь проламывает негодование сразу вдоль и поперёк всего меня. – Признайся, что ты просто пудрил мне мозги… – Ох… Ничего я не пудрил… каждая фигурка вместе с её положением на поле у меня словно наделена характером. В такой форме… хм… я обдумываю те соотношения, которые тут… Вдобавок в этом есть отвлечённый смысл: нельзя забывать, что у символа может быть воля… – Конечно, – перебиваю (успевая даже пожалеть, что испортил настолько запущенные дебри), – чего я, дурак, хотел: играть в шахматы с типом, который куда-то запихнул в себя семьдесят языков… – За сто тридцать восемь земных лет – едва ли слишком быстро. – Сто тридцать восемь?! Ёлки, ты же так и не сказал… И… как оно – сто тридцать восемь? – М… по-прежнему мало что понимаю, но больше не вижу смысла это скрывать… – Не оказалось бы только, что ты – просто я из будущего… – Ох… Вот ещё… не льсти себе… И… кроме фантастики, что тебя занимает? *** Поздно вечером я изучаю отчёты системы и тестовой проверки оборудования на корабле Тома. – Ваня, – слышится сзади, – на во-о-он той стене есть анимация в виде плывущей земной морской черепахи? – В смысле? – недоумеваю, не оборачиваясь. – Кофе… черепаха – есть или нет? – Твою же мать, Том! Конечно нет! Какого хрена это так долго длится? Зачем ты вообще его пил?! Я же тебе доверил межпланетные переговоры… а тебя ещё не отпустило?! А если бы вместо ахдирцев приглючились черти из преисподней? Всё, иди отсюда… Чтобы успокоиться, отвлекаюсь на то, что планировал уже давно – очередную попытку всё проконтролировать, на самом деле, – листаю каталог «Одиссеи» (почему успешные магазины всегда имеют такие названия, как будто их придумали на скорую руку?) в поисках 3d-шаблонов кое-каких аксессуаров для звездолёта Тома. На вопросительное молчание за спиной я профилактически сообщаю: – Ты выбесил меня до предела, Том! Но это не помогает, потому что удаляющихся шагов я как-то не слышу, зато получаю очередной вопрос: – Понятно. И… что ты делаешь? – Подарок тебе выбираю. – Знаешь ли, не так-то просто понимать насмешки на чужом языке… – Я серьёзно. Ты видел свой страховочный ремень? Это самоубийство. – Ох… спасибо… – Том вроде бы издаёт смешок, – я ведь тоже… для проверки своего принтера… отправил на печать кое-что для тебя… Ой, зачем?! Не смотри! Неинтересно же будет. Но я уже лезу в текущие процессы на корабле и загружаю активный шаблон. Это оказываются механические часы. В винтажном стиле. На широком тёмно-коричневом ремне. Почти точно такие же были у меня несколько лет назад, рассыпались от удара после той неудачной тренировки, повстречавшись с жёстким элементом крепежа, которого вообще не должно было в третьем зале быть… Конечно, Том заметил их на единственном визуализированном фото у меня в каюте: мы с Риткой и Алексом, улыбаясь до ушей, стоим прямо на краю недостроенного верхнего яруса той самой башни, угодившей потом в лапы фотошоперов. Позади нас вызывающе синее июльское небо, слепящие солнечными бликами окна соседних высоток, а часы на моей руке, которой я мёртвой хваткой прижимаю к себе Ритку, показывают полдень… Алекс говорит, то фото – единственное, где мне не удалось скрыть страх высоты… А я думаю, его толком никогда не удаётся скрывать. Но удаётся заставить других считать, что это совсем не проблема. – Они же… нравились тебе? – выдёргивает из анабиоза Том. – Да. Их Рита подарила. Разбил случайно, и как-то уже сам не стал себе делать новые… И так вечно увешаюсь всякими инструментами… Но мне нравятся такие часы, спасибо! К тому же это безумно дорогой шаблон… – У меня тоже был один близкий друг… – перестаёт подпирать стену и садится в одно из кресел из моей каюты, которые я забыл загнать обратно. Он не продолжает, а я не знаю, что сказать. И зачем-то именно сейчас задаю вопрос совсем о другом: – Том… Как выглядит раса двадцать шесть? – Откуда, по-твоему, я могу знать? – Ты постоянно врёшь, не пытаясь даже контролировать свою мимику, хотя понимаешь, что я проходил спецподготовку. – Ты всё равно знаешь, любое слово может оказаться ложью, чего ради мне контролировать свою мимику? – он не раздражается, не смущается и не злится. – А если ты – из расы двадцать шесть? – Ваня, я – не из расы двадцать шесть, – придвинувшись почти вплотную, с расстановкой выговаривает он. – Я уже отмечал, тебя заело на фантастических возможностях. Доверил мне ваше оружие, а сейчас задаёшь такие вопросы? – А какая связь? Я на сто лет младше, но и то понимаю: остановить я тебя успею, а выводы сделать будет проще… Что случилось с твоим другом? – Его… считай, убили. А я не смог добраться до того, кто это совершил. Пока не смог… – И? Что бы ты с ним сделал? Ты же лингвист! – Слово, знаешь ли, обладает огромной разрушительной силой… – Том вскидывает подбородок, зрачки его сужаются. Помедлив, наклоняется, прикрывая веки: – Мне просто не хочется долго расписывать… А коротко не выйдет. Надо думать, это… не о случившемся, и не о… переживаниях, а о том, что за ними – то есть после… Я в детстве читал одну историю… главный герой по ложному доносу очутился в средневековой тюрьме… Усмехаюсь. – Что?.. – удивляется Том. – Как объяснить… и на родном языке трудно было бы… там… словом сказать, отчаяние, воля, месть и… – Я знаю. Я тоже читал эту книжку. – В самом деле?! – Угу. Внутренне морщусь от мысли, что сейчас придётся долго делиться какими-то натужно вытягиваемыми из глубин обработанного опыта впечатлениями, но к несказанному облегчению обнаруживается, что мы просто молчим. И не собираемся разрывать покой. Я – точно. Точно… |