Онлайн книга «Восьмое делопроизводство»
Сыщики разошлись по всему городу с фотопортретом бандита. И в меблированных комнатах «Столица» на Арбате коридорный узнал своего номеранта. Тот заперся с вечера и с тех пор не выходил. Днем попросил чаю с холодным мясом и пару пива. Сидел и кого-то ждал… Лыкову доложили об удаче. Тот сначала даже не поверил. Хитрый неуловимый разбойник отыскался как-то уж очень просто. Статский советник спросил у своего аналитика: — Чем вы это можете объяснить? — Только тем, что он хотел попасться. — Неужели? — Сами рассудите, Алексей Николаевич. Литвиненко переоделся в жандарма, а наружность не изменил. А после удачного налета, вместо того чтобы скрыться из Москвы, поселился — где? На Арбате! — Хм. Уж очень заумно. — А послать погоню в Арзамас было не заумно? Мы играем чужую пьесу. Поэтому они никого не убили при грабеже, чтобы не подводить Ксаверия под висельную статью. — Хм… — Точно говорю! — завелся подполковник. — Нам явно хотят скормить какую-то, как говорят англичане, дезинформацию. Вроде того, что Осип Германович Телятьев атаман «Альфы». За Литвиненко установили наблюдение. Вечером он выбрался из номера и пошел в «Эрмитаж». Там в новом летнем театре бандит посмотрел оперетту «Принцесса долларов», где в конце представления на сцене появляются живые львы. Странное времяпровождение для налетчика, умыкнувшего семьдесят тысяч рублей. Пока Ксаверий развлекался, никто к нему не подошел. На выходе из «Эрмитажа» преступника арестовали. Алексей Николаевич провел первый допрос по горячим следам. — Мы все знаем, — начал он с шаблонной фразы. Скок ухмыльнулся: — Так уж и все? — Ваш главарь — Лоренцев. А ты нарочно сдался для того, чтобы уверить нас, будто бы главный Телятьев. Бандит довольно натурально вытаращил глаза: — Лоренцев? Максим Захарыч? — Он самый. — Так он сыщик. Он меня арестовывал в пятом году. — Вот-вот. Арестовал, а потом отпустил. И стал ты, Ксаверий, его подчиненным. Литвиненко засмеялся самодовольно: — Ну вы и балагур, ваше высокородие. Еще бы он меня тогда не отпустил. Я ведь хитрый. Улик ему не хватило, Лоренцеву вашему, вот и обмишурился. Он рядовой зухер, его место в конце. Выпускает-то самах, а не шестерка [65]. — Ну как не хватило улик? — сыщик вынул старые протоколы. — Вот, тут все есть. При обыске у тебя нашли флакон для духов туземной работы восемьдесят четвертой пробы с надписью «Кавказ». И золотое дамское кольцо фасона «гейша». Те самые вещи, которые ты ограбил у артистки императорских театров Алаевой. — Те, да не те, — спокойно ответил налетчик. — Протокол-то у вас первоначальный. Мне его обещали сжечь, а сами, гляди-ка… Был другой протокол, который подменили сыскные. Я восемьсот рублей за что Сологубу отвесил? За это и отвесил. Он пошел к Мойсеенко, и фараоны переделали бумагу. Тогда в Москве нашему брату хорошо жилось. За деньги что хошь устроить можно было. Белого перекрасить в черного, и наоборот. — А Лоренцев? — Максим Захарыч? Надулся, как мышь на крупу. Я, кричит, до градоначальника дойду, но ты у меня сядешь в тюрьму, не минуешь. Мальчишка… Я когда отначился [66], он мне житья не давал. Три, что ли, раза задерживал ни за что. Все не мог успокоиться на мою хитрость. А вы говорите — Лоренцев. Пускай сначала подрастет! — А потом что было? — Потом? — переспросил бандит. — Потом он в Петербург убрался и отстал от меня. — Пусть так. А Телятьев? — Какой Телятьев? — снова выпучил глаза арестованный. — Чиновник для поручений московской сыскной полиции. — Это еще что за гусь? Такого не знаю. Он из новых, что ли? — Каких новых? — Лыков не сводил с Ксаверия глаз, фиксируя каждое изменение мимики. Но тот держался хорошо и ничем себя не выдавал. — Которых впятеро больше завели. На нашу голову. Этих я не всех помню, то ли дело старых. — А кто же тогда ваш атаман? Скок вздохнул: — Нету у нас теперь набольшего. Убили вы его. — Когда, кто? — Сашка Поп был нашим атаманом. А сейчас мы все равны, голосуем, как депутаты в Государственной думе. Плохо без атамана. Как это? Демократия? Для нас, фартовых, она не годится. — Тогда назови состав банды, — потребовал статский советник. Но Ксаверий уперся: — Я честный скок, плесом бить не приучен [67]. Отправляйте меня в камеру, больше ничего не скажу. — Тогда поедешь на каторгу! — А вот это мы еще поглядим, — нагло ощерился Литвиненко. — Сейчас я тебя верну в цинтовку, — спокойно заявил ему Алексей Николаевич. — А ты вот над чем подумай. То, что ваш атаман именно Лоренцев, мы знаем точно. А насчет Сашки Попа история такая. Вы его вытащили из тюрьмы, это верно. Потом сам же Максим Захарович сдал Сашку сыскным. Нашел будто бы на корабле — слыхал, наверное? А вот тебе то, что ты не слыхал. В ту же ночь Южиков пытался сбежать из предварилки. Оглушил надзирателя, выбрался на крышу. И там его застрелили. — Я так и сказал: убили вы нашего атамана, — напомнил Литвиненко. — Слушай дальше. Пуля, что попала ему в голову, была не того калибра, что в винтовках у часовых. Соображаешь? — Нет, — растерянно ответил скок. — Все просто. Я тебе завтра покажу результаты вскрытия. В Южикова выстрелили из немецкой винтовки Маузера. Армейская винтовка, ею вооружена германская армия. У наших солдат винтовки Мосина, у них калибр пули меньше. — Ну? — Баранки гну! Кто-то сложил твоего приятеля под шумок. Пока часовые выцеливали, он ему голову прострелил. Это был или сам Лоренцев, или другой человек по его приказу. Вот такой у тебя атаман. Сначала вытащил из тюрьмы. Потом, когда понадобилось, опять туда сдал. А для верности еще и шлепнул. Литвиненко молча смотрел на статского советника, потом сказал: — Я вам не верю. — Твое дело. Бумаги я принесу, почитаешь. Там военные целый трактат написали по баллистике, но смысл понятен. И рассудишь сам, можно ли связывать судьбу с таким человеком. Ты сейчас выполняешь его команду. Максим Захарыч велел нарочно подставиться, чтобы мы тебя арестовали. Я же говорю: нам все известно. Ты свалишь на Телятьева, отведешь подозрение от Лоренцева и станешь ненужным ему. Даже опасным. Тогда берегись! |