Онлайн книга «Папина дочка»
|
– Что делать, что делать… – не оборачиваясь, пробурчал капитан. – Ждать, что еще делать! Сидеть и ждать… Я думаю, сама отыщется ваша девочка, утром прибежит, живая и здоровая. Попугает вас и прибежит. По всему видно. Уж поверьте моему опыту – прибежит… А вы ждите, ждите. Об жизни своей думайте, выводы делайте, как, да что, да почему… Ждите! Если мы сами найдем – сами и привезем… А что им оставалось? И впрямь только ждать. Но о жизни почему-то не думалось, как советовал капитан Васильев. И выводов никаких не делалось. Тревога мешала. И страх. А вдруг с Аллочкой случилось что-то ужасное? В три часа ночи Тата не выдержала, расплакалась. Тихо, чтобы Паша не увидел. Он бесцельно бродил по квартире от окна к окну и, казалось, так был погружен в свою тревогу, что видеть ее не хотел… Тем более слез ее видеть не хотел. Однако увидел. Остановился у кресла, где она сидела, прошелестел тихо: – Не надо, Тань… Не надо, пожалуйста… – Да я и сама знаю, что не надо, Паш! Знаю, что нельзя плакать! Потому что… Потому что с Аллочкой ничего дурного не случилось… Я понимаю, что плакать сейчас – это плохо, да… – Ну все, все, перестань… Хватит… Он присел на подлокотник кресла, склонился, крепко ухватил ее за плечи. Так крепко, что ей даже больно стало. – Это я виновата, Паш, я… Мне давно надо было поумнеть… А я все неслась куда-то мимо, сама себя не чувствовала… Прости меня, Паш! – Не говори глупости, Танюш. Если мы в чем-то и виноваты, то в равной степени – ты и я. Ну хочешь, я тебе успокоительное принесу? Что у нас есть? Валерьянка? Пустырник? – Нет, не надо. Мне не поможет. Лучше сам выпей. А я у окна постою, что-то мне воздуха не хватает… Встала с кресла, подошла к окну, распахнула настежь раму. Свежий ночной воздух ворвался в комнату, остудил горячие щеки, проник в легкие. Паша подошел, встал рядом, накинул ей на плечи плед: – Простудишься… Так они и стояли у окна, смотрели, как город готовится к первым рассветным минутам. Как посветлело небо на горизонте, окрасившись в серый цвет с оттенком холодной бирюзы. Потом к бирюзе прибавился розовый свет – тоже холодный. Тата обернулась, глянула на часы: половина пятого… – Может, позвонить этому капитану Васильеву, а? Может, новости есть? – Если бы новости были, он бы сам позвонил. Он же все понимает, Тань… – Да ничего он не понимает! Как он может понять, что с нами происходит? Нет, я все-таки позвоню… Капитан Васильев долго не отвечал, потом долго вспоминал, кто она такая. А вспомнив, ответил довольно бодро: – Да ищем мы вашего ребенка, ищем! Ориентировку уже везде дали! Я ведь сказал: как найдем, сразу позвоню… Ждите… Все, говорить не могу больше, я на операции… – На какой операции? Нашей дочери что-нибудь угрожает? – Да при чем здесь ваша дочь… Успокойтесь, гражданочка, и не звоните больше… Говорю же вам: ждите! А лучше примите лошадиную дозу снотворного да спать ложитесь! Вы вообще на часы смотрели, прежде чем звонить? – Я смотрю на часы… Уже половина пятого, а у нас нет никакой информации… Капитан Васильев ничего не ответил. Тата возмущенно уставилась на телефон, потом протянула его Паше, проговорила обиженно: – Отключился… Больше не захотел говорить… Как так, Паш? Лицо у Паши было серым, неподвижным и таким непроницаемым, будто он и не слышал ее вовсе. Она отошла от окна, снова села в кресло, подтянула под себя ноги, закуталась в плед. В голове было пусто и звонко, и в груди что-то болело, не давало дышать. Глаза бесцельно блуждали по комнате, остановились на папиной фотографии в рамке… Той самой фотографии, которую она принесла в бабушкину квартиру в первый день, когда решила жить сама по себе. И с Пашей она в тот день познакомилась. А потом захотела его добыть для себя, потому что он на папу похож… Папа, папа. Как же я тебя любила, папа. И сейчас, конечно, люблю… Да только видишь, папа, как у меня все получается. Все не так, все будто наполовину… И я сама такая… Будто наполовину разделена. В одной половине – тоска по тебе, а в другой – пустота кромешная. И мужа своего по-настоящему любить не умела, потому что разве можно любить – пустотой? Или тоской? И почему же, как только я что-то понимать про себя стала, вдруг случилась эта беда… Почему, пап? Подскажи, если можешь… Папины глаза смотрели на нее пристально и, как ей показалось, с отчаянием. Не мог он ей ничего подсказать. Это она могла с ним разговаривать, и жаловаться ему, и плакать, а он ничего не мог. Даже сказать не мог: не надо плакать, дочь. И жаловаться не надо. А надо просто жить… Не наполовину, а всей своей сутью жить. И любить всех так же, как любила меня… Вдруг зазвонил стационарный телефон из прихожей, и она подскочила из кресла, сердито выпутываясь из пледа. Подбежала к телефону, схватила трубку… – Аллочка? Это ты, Аллочка? Где ты? Не молчи, пожалуйста! Паша стоял рядом, смотрел ей в лицо напряженно. А в трубке вдруг раздался мамин голос – тихий, почти испуганный: – Это я, Таточка… Это я… Прости, что звоню в такую рань – что-то на сердце так тревожно, всю ночь заснуть не могу, хожу по квартире от окна к окну… Закрываю глаза и лицо твое вижу… И одна мысль в голове бьется – что-то у тебя случилось, наверное! Ведь случилось, да? – Да, мам. Аллочка пропала. – То есть как пропала? – Вчера утром ушла в школу и не вернулась… Паша чуть дернул головой, повернулся, ушел в комнату. Она видела из прихожей, как он сел в кресло, сцепил пальцы на руках и низко опустил голову. Ей вдруг стало так жалко его… И захотелось быть рядом. Сесть на подлокотник кресла, обнять его крепко, крепко… – А в полицию вы обращались, Таточка? – снова услышала она мамин голос. – Конечно… Они говорят: ждите. Вот мы с Пашей и ждем… А что нам еще остается делать? Хорошо хоть Наталья Петровна ничего не знает, ей нельзя волноваться… – Я сейчас приеду к тебе, Таточка. – Да не надо, мам, что ты… – Вернее, мы все приедем. Я всех по тревоге разбужу… Через полчаса будем у тебя. Жди. Тата снова хотела было отказаться, но мама уже повесила трубку. Паша так и сидел в кресле, низко опустив голову. Она подошла, села на подлокотник, положила руки ему на плечи. – Ну, и что там? – спросил Паша, не поднимая головы. – Мама сказала, сейчас приедет. – Зачем? – Не знаю… Сказала, что всех по тревоге разбудит… – Кого это – всех? – Не знаю. Моих сестер, наверное. Хотя чем они могут помочь… Через полчаса в дверь позвонили. Паша смотрел удивленно, как незнакомые ему люди входят в квартиру. |