Книга Друг, страница 9 – Сигрид Нуньес

— Почему бы тебе не перестать с ней встречаться, — говорю я — говорю механически, отлично зная, что ты не способен избавить себя и от гораздо худшего унижения.

Дэвид Льюри приходит в такой ужас от своего унизительного состояния: перестав быть сексуально привлекательным, он тем не менее по-прежнему сгорает от похоти — что начинает задумываться о таком выходе, как кастрация, о возможности найти врача, который сделает ему такую операцию, или даже о том, чтобы, используя учебник по медицине, сделать ее себе самому. Ведь разве это превосходит по мерзости ужимки старого развратника?

Но вместо этого он насилует одну из своих студенток, как в омут головой бросаясь в бесчестье, которое погубит его навсегда.

Это была книга, которую ты прочитал своей кожей.

Но тебе повезло больше, чем профессору Льюри. Ты так и не познал бесчестья. Нередко твоим уделом бывала неловкость. Иногда даже стыд. Но никогда истинное, непоправимое бесчестье.

У твоей первой жены была своя теория. Есть бабники двух видов, говорила она. Те, которые любят женщин, и те, которые их ненавидят. Ты, по ее словам, принадлежал к первому виду. Она считала, что женщины скорее прощают бабников, относящихся к твоему виду, более склонны относиться к ним с пониманием и даже покровительственно. И если ты бабник именно такого вида, менее вероятно, что обиженная тобою женщина будет испытывать желание тебе отомстить.

Разумеется, говорила она, такому бабнику лучше быть человеком искусства или иметь какое-то другое возвышенное призвание.

Или быть чем-то вроде изгоя, живущего вне закона, подумала тогда я. Это привлекательнее всего.

ВОПРОС. От чего зависит, к какому виду относится бабник: к первому или ко второму?

ОТВЕТ. Разумеется, все дело в матери.

Но ты сделал одно предсказание: «Если я продолжу преподавать, раньше или позже это кончится плохо».

Я тоже этого боялась. Ты был одним из моих друзей, относящихся к типу Льюри: безрассудных, распутных мужчин, готовых рискнуть карьерой, средствами к существованию, своим браком — иными словами, всем. (Что касается вопроса почему они рискуют, если ставки столь высоки, то я могу объяснить это только одним: таковы мужчины.)

Сколько из всего этого известно твоей третьей жене? И есть ли ей вообще до этого дело?

Я понятия не имею, и у меня нет ни малейшего желания это выяснять.

Словно подслушав мои мысли, она говорит:

— Разрешите мне сказать вам, почему я хотела с вами поговорить. — От этих слов сердце почему-то начинает учащенно биться. — Это насчет пса.

— Насчет пса?

— Да. Я хотела спросить вас, не возьмете ли вы его.

— Возьму его?

— Да, не возьмете ли вы его к себе.

Ничего подобного я от нее не ожидала. Я чувствую облегчение и досаду — то и другое в равных долях.

— Я не могу этого сделать, — говорю я ей. — В моем многоквартирном доме не разрешают держать собак.

Она бросает на меня недоверчивый взгляд, затем спрашивает, говорила ли я об этом когда-нибудь тебе.

— Не знаю. Не помню.

Немного помолчав, она спрашивает меня, знаю ли я историю о том, как к тебе попал этот пес. По какой-то непонятной причине я качаю головой и даю ей возможность рассказать мне историю, которую я уже знаю. Когда ты решил оставить пса у себя, вы с ней крупно поругались. Такое красивое животное — и как она может не испытывать жалости к этому бедолаге, которого бросили на произвол судьбы? Но она не любит собак, никогда не любила, и этот пес — нет, он не плохой, он очень даже хороший, но он занимает слишком много места. Она сказала тебе, что отказывается брать на себя хоть какую-то часть ответственности за него — например, тогда, когда тебе будет надо уехать из города.

— Я умоляла его отдать его кому-нибудь еще, и тогда в разговоре всплыло ваше имя.

— В самом деле?

— Да.

— Но мне он ничего об этом не говорил.

— Это потому, что на самом деле ему хотелось оставить пса себе. И в конце концов он взял меня измором. Но несколько раз он упоминал в этой связи ваше имя. Она живет одна, у нее нет ни партнера, ни детей, ни домашних питомцев, она в основном работает дома и любит животных — вот что он сказал.

— Он так и сказал?

— Я бы не стала этого выдумывать.

— Нет, я не это хотела спросить — просто я удивлена. Как я уже сказала, он ничего мне об этом не говорил, и я никогда даже не видела этого пса. Я и, правда, люблю животных, но у меня никогда не было собаки. Только кошки. Я предпочитаю кошек. Но как бы то ни было, я не могу его взять. Так записано в моем договоре аренды.

— Да, вы говорили. — Ее голос дрожит. — Что ж, тогда я не знаю, что делать. — Ее плечи бессильно опускаются. За последнее время она многое пережила.

— Наверняка есть много людей, которые захотели бы взять к себе такого прекрасного породистого пса.

— Вы так думаете? Вероятно, так бы оно и было, будь он щенком. Но как вы и сами знаете, у большинства людей, которые хотят иметь собаку, она уже есть.

Неужели в ее семье нет никого, кто мог бы взять к себе этого пса, спрашиваю я.

Похоже, этот вопрос вызывает у нее раздражение.

— У сына и его жены только что родился ребенок. Они не могут взять в свой дом гигантского чужого пса.

Что касается ее падчерицы, то это тоже невозможно.

— Она проводит столько времени в полевых условиях, что у нее даже нет постоянного адреса.

— Уверена, что кто-нибудь все-таки найдется, — говорю я. — Давайте, я поспрашиваю.

Но, по правде сказать, я не очень-то надеюсь на успех. Она права. Те, кто хочет иметь собаку, ее уже имеют. И у любого из тех, о ком я думаю, если и нет собаки, то есть, по меньшей мере, одна кошка или один кот.

— А сами вы точно никак не можете оставить его у себя? — спрашиваю я, умалчивая, однако, о том, что, по моему твердому мнению, именно так она и должна поступить.

— Я рассматривала такую возможность, — уточняет она, но, по-моему, ее слова звучат неубедительно. — Ведь это было бы не навсегда. Доги живут недолго, возможно, от шести до восьми лет, а ветеринар сказал, что Аполлону уже около пяти. Но, по правде, я никогда не хотела, чтобы он жил со мной и особенно не хочу этого сейчас. Если бы я все-таки оставила его у себя, я уверена, что в конце концов я бы начала испытывать злость. А я не хочу с этим жить. Всегда испытывать это чувство, которое еще больше бы осложнило те и без того сложные чувства, которые… — Которые вызываете у меня вы — вот что она хочет сказать, но не говорит. — Это было бы уже слишком.

Я киваю, чтобы показать, что я, правда, ее понимаю.

— К тому же я собиралась скоро уйти на покой. И теперь, когда я стала жить одна, думаю, мне захочется больше путешествовать. И я не хочу, чтобы меня привязывал к месту какой-то пес, которого я вообще никогда не хотела у себя держать.