Онлайн книга «Айдарский острог»
— Нет, не жилец этот малый, не жилец. — И я так мыслил, а вот таперича сумнение имею. Може, сей отрок и нас с тобой переживёт? — На всё воля Божья... Слышь, Кирюха, Кузя грит: побегешь, а я грю: зассышь — на том рупь проиграл. А коли побегёшь, я грю: соболей кинешь, а Кузя грит: приберёшь — на том рупь выиграл. Выходит квиты — зря, значится, сани ломали! — Ты што ж, дурила, рухлядь-тане забрал? — поинтересовался Кузьма. — Нешто не разумеешь: без неё те хана, куды ни подайся? — Плевать! — буркнул учёный. — Мне чужого не надо... — От дурило, так дурило! — Да пошли вы... * * * Самогон оказался не только крепким и вонючим, но, похоже, ещё и галлюциногенным — всю ночь Кирилла мучили какие-то невнятные картины и образы. В конце концов он волевым усилием вырвался из их плена и обнаружил, что все уже давно проснулись. Мавчувен в стороне ремонтировал нарту, рядом стояли двое пустых саней, которых вчера на лагере не было. Служилые сидели на бревне возле едва тлеющего костерка. Учёный встал, справил нужду, протёр лицо снегом и побрёл к ним. При его приближении Мефодий поднял с земли почти пустой бурдючок, зажал между колен кружку и нацедил в неё грамм сто жидкости. — Прими за упокой душ православных, — подал он посудину. — Мы-то уже... — Каких ещё душ?! — Кирилл содрогнулся от знакомого запаха. — Что случилось? — Пей! — Ну, знаете ли... — Пей, тебе говорят! Глотать эту гадость не хотелось страшно, но Кирилл ещё толком не проснулся и не был готов воевать. Он старательно перекрестился, выдохнул воздух и одним глотком переместил содержимое кружки внутрь организма. Организм застонал, но принял отраву. Учёный не дышал, наверное, с полминуты, в панике высматривая, чем бы заесть. Ничего подходящего поблизости не оказалось — даже снег вокруг был грязным. Пришлось сглотнуть слюну и начать дышать — просто так. — Так что же всё-таки случилось? По ком поминки? — Эт ишшо не поминки, — мрачно усмехнулся Кузьма и ткнул пальцем куда-то в сторону и вверх: — Зри! — Зрю, — пробормотал Кирилл. В указанном направлении над верхушками деревьев виднелось серое расплывчатое пятно. — Где-то там вроде бы зимовье... Наверное, промышленные что-то жгут, да? — А то! Жгут и гре... — Ить! — шлёпнул себя по колену Мефодий. — Сглазишь! — Эт верно, — вздохнул бывший кат. — Давай, что ли, по последней? — Святое дело, — согласился Мефодий. — Оставлять никак не можно... Допив самогон, служилые некоторое время сидели, вяло переговариваясь, а потом отправились в шалаш спать. Кирилл сделал несколько кругов по поляне, прикидывая, чем бы ему заняться. Ничего не придумал, зато почувствовал, что хочет пить — просто ужасно хочет! Он наломал веток, раздул костёр и пристроил над ним котёл, набитый снегом. Снег таял мучительно медленно, а Кирилл подсыпал и подсыпал новый — уж очень мало воды получалось. Когда натопилось литра два, он дрожащими от нетерпения руками снял котёл с огня и стал пить через край, стараясь не пролить ни капли. Он выпил всё — не отрываясь. А потом испытал блаженное «чувство глубокого удовлетворения» — в буквальном смысле. Минут через пять Кирилл попытался встать и не смог. Тогда он принялся изучать и обдумывать своё состояние. Вывод оказался неутешительным: да он же просто пьян! Пьян в стельку, в сосиску, в усмерть — в общем, почти до потери самоидентификации. Действие местного зелья оказалось более многообразным и коварным, чем он мог предположить. Остатками гаснущего сознания учёный поставил перед собой задачу: забрать вон те шкуры, дойти до пустой нарты, постелить на неё одну шкуру, лечь и накрыться другой. Дальнейшего Кирилл не помнил, но, судя по условиям пробуждения, поставленную задачу он выполнил. * * * Рядом с его нартой разговаривали двое — не в полный голос, но и не слишком тихо: — ...их сговорил. Мешкотно, конечно, да одному уж больно не с руки... Голос был в общем-то знакомый, но Кирилл не сразу сообразил, кому он принадлежит. А когда сообразил, его прямо-таки подбросило с лежанки — Гаврила! Второй голос принадлежал Мефодию. Звучал он мягко, с оттенками приторной сладости: — Грехи наши тяжкие... Дверь-то хорошо подпёрли? Как бы кто... А то потом... — Почто обижаешь, Мефодий Иваныч?! Дверь-та бревном привалили, а потом уж крышу запалили. Да хоть и не привали б — оне ж перепилися все, уснули, аки неживые. Как жар-то пошёл, почти и не кричали вовсе. Видать, от дыму во сне перемерли. — Точно никто не ушёл? — Да куды ж кто уйдёт-та, Мефодий?! Мы ж вкруг зимовья дозором ходили, покуда стены не догорели! — Ладно! — кивнул служилый и повернулся в сторону: — Чо там, Кузьма? Чуть дальше на снегу стояли сани — обычная самодельная нарта, одна из тех, с которыми чунишники ходили в свои маршруты. На ней высилась целая гора всякого барахла. Впрочем, часть вещей уже лежала рядом на снегу. Тут же топтались двое промышленников. Кирилл их узнал — они были из самых малоимущих и, соответственно, авторитетом среди артельщиков не пользовались, а были, как говорится, на побегушках. Сейчас они наблюдали, как Кузьма раскладывает по кучкам соболиные шкурки, которые достаёт из мешка. В этот момент он как раз закончил свои манипуляции: — Слышь, Мефа, чой-то не то... Кирюха сказывал, что оне одиннацать сороков взяли и шешнадцать. Мы у них один сорок да тридцать два сторговали. Шести штук не хватает, хучь убей — два раза счёл! — Шесть? М-да-а... Думаш, заныкали? — Может, заныкали, а может, Кирьян сбрехнул! А, Кирюха? — Что я-то?! — Учёный сидел на нарте, тёр ладонями лицо и пытался осознать происходящее. Получалось плохо — слишком оно было кошмарным. — Я-то при чём?! Нашли крайнего! Я их что, считал, что ли?! За что купил, за то и продал! — И то верно — какой с тя спрос... Слышь, Кузя, сочти ещё раз, а? — Сочту, пожалуй! — Кто заныкал-то, ведаешь? — вполголоса обратился Мефодий к Гавриле. — Оне, кажись, все тута. Делить давай! — Поделим, не ссы. Две доли, как сговорились — тебе половина, и нам стока ж. — Э, Мефодий, нас же трое! — запротестовал промышленник. — Знать не знаю! — отрезал служилый. — С тобой одним сговаривались! Этих ты сам взял — вот и делись! — Не по правде это! Бога побойся, Мефодий! Иль на тебе креста нет?! Давай на четыре доли! — Что-о-о?! — Ну, на пять... — Гаврила, кажется, оробел от собственной наглости. — Нам по доле и вам — по одной... Коли не так, оне ж меня со свету сживут! А у меня изба целовальнику заложена... Детишки мал-мала... |