Онлайн книга «Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов»
|
– Не пожалей нескольких капель своих парижских духов и проверь. Мариенгоф ни слова не говоря проделал всю эту процедуру и через несколько секунд разочарованно произнёс: – Достал, значит, хорошую краску». Рюрик Ивнев. «Последний имажинист» * * * «Странная история с пьесой “Наследный принц” (1954 г.): не успев взойти на театральный трон, этот принц вдруг стал королём театрального сезона, но королём-невидимкой. Не было тогда ни одной статьи о театре, в которой бы не говорилось о “Наследном принце”, хотя, кроме чиновников Реперткома, никто его в глаза не видел – по крайней мере на сцене; зато в действительности эти принцы-“стиляги” свободно разгуливали по улицам и фельетоны о них, а иногда и их портреты, в педагогических целях нередко появлялись на страницах нашей периодики. Так и осталась эта пьеса Мариенгофа театральной легендой – соблазном для будущих театроведов». Из вступительного слова Бориса Эйхенбаума на творческом вечере Мариенгофа в 1957 году * * * Мариенгофа часто обвиняют во всех смертных грехах. Наиболее безрассудно, а потому и наиболее ярко делает это Пётр Радечко. Если раньше пытались доказать, что в «Романе без вранья» всё построено на лжи, то Пётр Иванович написал целую книгу, якобы доказывающую сексотство Анатолия Борисовича. 489 Но стоит поднять документы, и все обвинения рассыпаются. В ответ на наш запрос мы получили из архива ФСБ предельно чёткий ответ: «Ваше обращение о предоставлении сведений в отношении Мариенгофа А.Б. и Никритиной А.Б. рассмотрено. Сообщаем, что Центральный архив ФСБ России, а также Управление ФСБ России по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области запрашиваемыми сведениями не располагают. Для продолжения поиска интересующей информации рекомендуем обратиться в Российский государственный архив литературы и искусства по месту возможного хранения указанных материалов. Заместитель начальника архива А.И. Шишкин». Но и в РГАЛИ нет ни одного документа, хотя бы намекающего на причастность Мариенгофа к компетентным органам. 490 Это был человек чести. Он не подписывал расстрельных писем. Не писал стихов о Сталине – ни хвалебных, как Маршак, Михалков, Ошанин, Лебедев-Кумач, ни вынужденных, как Пастернак и Ахматова, – не сочинял эпиграмм про «жирные пальцы» вождя, как Мандельштам. Он старался держаться подальше от политики. И из-за прошлых «грехов» 491, и из-за простой предосторожности. * * * Старухи с письмами поэтов, С тетрадками их сочинений, Поэтов, что глядят с портретов, Как чудо памятных мгновений. <…> Им посвящались мадригалы, Им жарко целовали руки Художники и генералы. И вот теперь они старухи. Теперь они пенсионерки. Порой приходится им худо. Всё продано: и этажерки, И медальоны, и посуда. Но сбережённые тетради Стихов, не путая с вещами, Они народу, чести ради, Своей России завещали. Лев Озеров * * * «В 1960 году я приехал в Ленинград и в последний раз увидел А. Мариенгофа в его квартире. Он был болен, и я пришёл его навестить. Настала моя очередь изумляться. Анатолий хоть и полулежал в постели, но выглядел таким же молодым, как и раньше. В жизни я встречал много людей, с которыми расставался на долгие годы, но не помню случая, чтобы человек почти не старел. Что касается Никритиной, его любимой “Мартышки”, то она оставалась абсолютно такой же, как в давние времена Таировского театра. Болезнь А. Мариенгофа, о которой он говорил небрежно, как об ушибе ноги, была серьёзной. Я видел это по выражению лица жены. Это мешало разговору. Было впечатление, что мы находимся на каком-то полустанке и торопимся в разные поезда. “Мартышка” приготовила обед, пододвинула стол к кровати. А Анатолий всё время порывался встать на ноги, но она заставляла его быть в полулежачем состоянии. Разговор зашёл о стихах. Я испытывал некоторую неловкость, потому что помнил Мариенгофа времени имажинизма, когда он оспаривал первенство у С. Есенина. Анатолий вдруг неожиданно сказал: – Прочти свои стихи. Этого мне не хотелось, и я перевёл разговор на другую тему, но он вновь попросил. Никритина шепнула: – Прочти что-нибудь. Я понял, что надо что-то прочесть, и сказал: – Прочту, но не новое… А когда закончил последние строки: Кому готовит старость длинный ряд Высоких комнат, абажур и крик из детской, А мне столбов дорожных ряд И розы мёрзлые в мертвецкой… — Толя неожиданно воскликнул: – Это самое оптимистичное из всех твоих стихотворений! “Мартышка” ошеломлена: – Толя, какой же это оптимизм? Что с тобой? Мариенгоф развёл руками и сказал снисходительно: – Как вы не понимаете! Это же оптимизм – розы. Пусть даже мёрзлые. Никаких роз в жизни и после неё у нас не будет. Анатолий и теперь завуалировал свою болезнь и не смог отказаться от язвительного остроумия. И в этом был весь Мариенгоф». Рюрик Ивнев. «Последний имажинист» * * * В 1997 году поэт, литературовед и текстолог Эдуард Шнейдерман (1936–2012) подготовил сборник «Поэты-имажинисты» 492. Читательскую реакцию и реакцию профессионального сообщества на это событие Эдуард Моисеевич выразил в стихотворении «Жорж Бизе. Юношеская симфония»: Семнадцатилетний Бизе за семнадцать дней симфонию выдал. При жизни ни разу она не звучала и никто не услышал её. А потом и «Кармен» провалилась. О чём вздыхаешь, бедный художник? Так было всегда — так будет вечно: дерьмо всплывает — золото тонет. Потом музыковед, лет через сто, нырнёт (как я нырял за Губером, Черновым, Мариенгофом, Лившицем, Кирсановым и Сашей Чёрным) и если дна достигнет, нашарит, вытащит, ладонь раскроет, всем покажет: радуйтесь, люди, радуйтесь! …А тем – плевать.
493 Вот только так ли это? |