Книга Персональные демоны, страница 24 – Лиза Десроушерс

— Черная Шелби Кобра.

Внутри у меня все сжимается.

— Какого года?

— Шестьдесят седьмого.

Почти.

Мы подъезжаем к его дому.

— Оставь ее, — говорит дедушка. - Покатаемся потом.

— Так какой у нас следующий проект? Другой Мустанг?

— Может быть. Я подумываю о Шелби Кобра шестьдесят седьмого. Иди сюда. Хочу тебе кое-что показать, — говорит он, открывая входную дверь. Я чувствую сладкий запах дыма из трубы, когда мы проходим между ореховым журнальным столиком и потертым диваном в гостиной, направляясь в спальню.

Он берет с комода фотографию в деревянной рамке и передает мне.

— Бабушка когда-нибудь показывала ее тебе?

— Нет, — говорю я, беря рамку в руки. Я смотрю на фотографию. На ней молодая пара. Он с темными волосами и небесно-голубыми глазами, одетый в темные джинсы и черную футболку. Его руки обернуты вокруг талии девушки в рваных джинсах и красном топе на бретельках, ее светлые волосы раздувает ветер. Она сидит на капоте черной Шелби Кобра шестьдесят седьмого года.

— Это день, когда я попросил твою бабушку выйти за меня... Лето после школы.

— Ничего себе. Вы были так молоды.

— Ну, в то время дела обстояли иначе. И я до сих пор ни разу не пожалел о том своем решении.

Я снова смотрю на фотографию... На то, как дедушка обнимает бабушку, держа ее, словно самое ценное в своей жизни. На ее озорную улыбку и блеск в сапфировых глазах, направленных на молодого человека.

— Она выглядит счастливой.

Улыбка расцветает на его лице.

— Мы и были счастливы. Я тогда был хулиганом. Твой прадедушка не сомневался, что я сам дьявол. Пытался изгнать меня дробовиком, —  смеется он. — Можно подумать, это бы сработало, будь я на самом деле дьяволом.

— И когда ты изменился?

— Не уверен, что это вообще произошло. Но, главное, у меня ушло не так уж много времени, чтобы понять, что я люблю ее. И ради нее я всегда старался быть лучше. Так что, в итоге, твой прадедушка, наверно, решил, что уж лучше бы я был дьяволом.

Я последний раз смотрю на фотографию и ставлю ее обратно на комод, постукивая по Шелби указательным пальцем.

— У меня есть... друг, который ездит на шестьдесят восьмой.

Его выражение лица вдруг становится серьезным, а на лбу появляются беспокойные складки.

— И насколько это близкий «друг»?

Как бы я ни старалась, не могу остановить улыбку.

— Пока не знаю.

Похоже, он что-то замечает в моем лице.

— Фрэнни... Ты ведь знаешь, что мальчикам-подросткам нужно только одно?

— Дедушка!

— Это просто в порядке вещей. Не позволяй ни одному парню заставить тебя делать то, чего ты не хочешь... Ты знаешь...

— Я могу позаботиться о себе.

Его лицо становится суровым, но в теплых глазах видна улыбка.

— Не сомневаюсь. Твои родители с ним уже знакомы?

— Да, — неуверенно говорю я. — Они теперь просто с ума сходят от беспокойства.

Глаза побеждают, и улыбка расплывается на его лице.

— Ну, это нормальная реакция для родителей, полагаю. — На его лбу залегает складка. — Но я даже представить не могу, как кто-то, ездящий на Шелби шестьдесят восьмого, может быть плохим.

— Спасибо дедушка, — говорю я, обнимаю его. — Я тебя люблю.

— И я люблю тебя, Фрэнни.

___________________

После того, как дедушка отвозит меня домой, я захожу внутрь, закрывая дверь, и вижу Грэйс, стоящую со скрещенными на груди руками и сжатыми губами. Она смотрит прямо на меня своими яркими голубыми глазами.

— Пойдем, поговорим, — заявляет она, не отрывая от меня пристального взгляда ни на секунду.

— Что на этот раз?

Она хватает меня за руку и тащит за собой.

— Сначала пошли наверх.

Я позволяю ей утянуть меня в мою комнату. Она закрывает дверь, а я подхожу к окну.

— Я знаю, что ты не читаешь Священное писание, — начинает она сугубо деловым тоном. — Но Петр учит: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить». Сатана воздействует на слабых, Фрэнни.

Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Какого черта ты мне это говоришь?

Она одаривает меня тяжелым взглядом.

— Ты прекрасно знаешь, к чему я это.

Я чувствую боль в животе.

— Есть что-то... темное в нем, — добавляет она.

Я смотрю на нее.

— Так, Грэйс, хватит. Убирайся из моей комнаты.

Она идет к двери, но оборачивается, чтобы посмотреть на меня своим суровым взглядом.

— Я буду молиться о тебе, — говорит она.

— Проваливай! — рявкаю я.

Она закрывает дверь, а я со всего маха шлепаюсь на кровать, ударяясь головой обо что-то твердое. Сажусь и обнаруживаю на подушке Библию, открытую на Первом Послании Петра. Я со всей силы швыряю ее в закрытую дверь, она шлепается на пол, а я сажусь, уронив голову на руки.

Грэйс ведь сумасшедшая, правда? Или это я? Я уже не уверена. Прошло очень много времени с того момента, как я теряла контроль над своими чувствами. Мне это не нравится. Я не знаю, откуда приходят все эти безумные эмоции, но я должна придумать способ их остановить. Я поднимаюсь с кровати и начинаю свои упражнения по дзюдо.

Я занимаюсь этим видом борьбы с девяти лет. Не знаю, чем он меня так привлек. Я просто поняла, что это именно то, что мне нужно. И, оглядываясь назад, я осознаю, что была права... Иначе бы я так и продолжала заниматься саморазрушением... после смерти Мэтта.

Дзюдо стало, в каком-то смысле, управлять моим гневом... единственной вещью, способной на это. Именно оно позволило мне контролировать свое сознание и тело, установить между ними баланс. И именно оно научило меня сосредотачиваться на том, что действительно важно, оставлть это внутри и выкидывать все остальное на поверхность. 

Если ты ничего не делаешь, то ничего и не может тебе навредить.

Никогда больше я не вернусь к той боли, которую испытывала, когда Мэтт оставил меня. Я не смогу пережить это.

Закончив, я устраиваюсь на кровати и достаю дневник Мэтта. Я начинаю писать. Рассказываю ему обо всем, даже о том, в чем не могу признаться себе... о том, что Люк как-то пробил мою защиту.