Онлайн книга «Испанский вариант (сборник)»
– Ну как? – спросил Штирлиц. – Успокоились, Василий Платонович? – Успокоился. Лицо его было осторожным, как у боксера, который примеривается к незнакомому дотоле противнику. – Давно проповедуете идеи германской колонизации? – После того как ознакомился в Париже с протоколами контрразведки Кутепова. Каждый из них сразу же понял друг друга. Вопрос Штирлица означал: «Давно ли помогаете нам?» – ибо теория, которую проповедовал Родыгин в доме генерала Попова, отличалась явной тенденциозностью, рассчитанной на интерес к ней всех тех, кто считал борьбу с большевизмом своей постоянной задачей, предначертанием сверху. Ответ Родыгина был совершенно ясен Штирлицу: в конспиративных застенках Кутепова инакомыслящих, не согласных с белой идеей, пытали так, как это было лишь во времена самой страшной инквизиции, а любой здравомыслящий человек относится к пытке с отвращением, палачей ненавидит и готов помогать тем силам, которые против палачества сражаются. – А до этого? Пить что будете? «Весели Юри» – очень хорошо. Сыром угощайтесь, овечий сыр, вкусный. А что до этого? – Вина я не пью вовсе, спасибо. Сыра отведаю с удовольствием. А до этого я был сторонником евразийства: «Наша особость, наша непохожесть ни на Европу, ни на Азию, наша самобытность, рожденная общинным землепользованием, ушедшим во всех других странах, а у нас оставшимся аж до начала этого века…» – Совсем не пьете? – Совсем. Я запойным был. – Давно? – В Париже. Я из Парижа давно уехал. – С тех пор как познакомились с кутеповской контрразведкой? – Нет. С ними я познакомился раньше. А уехал я во время выступления фашистов Де ля Рокка. – Я тогда приезжал в Париж, между прочим. – Вы по-французски говорите? – Плохо. Предпочитаете французский? – Предпочитаю, – после короткой паузы ответил Родыгин. – Поймите меня правильно, господин Штирлиц. – Я понимаю. Но вы отлично говорите по-немецки. – Учился в Гейдельберге. – Когда? – В двадцать третьем. Я был уже приват-доцентом, но эмигрантам не верят. Не верят в Европе русскому диплому, надо сдавать экзамены за университет, как юноше, заново. – Вы действительно верили в теорию евразийства? – Действительно верил. – Бывали в Союзе? – Нет. Когда они вышли из кабаре, Штирлиц спросил: – Вы давно с нами по-настоящему? – А вы? Штирлиц рассмеялся – вопрос Родыгина показался ему злым, да он, видимо, таким и был на самом деле. – Если бы я заговорил по-русски, – спросил он, – вы бы изменили свое отношение ко мне, Василий Платонович? – Я, знаете ли, противник допуска нереальных возможностей. – Прагматик вы… – Прагматик. – А разве у вас есть прагматики? Вы ведь все материалистические идеалисты, нет? – Вам бы философские трактаты сочинять, а не в гестапо работать, – так же зло ответил Родыгин. – Я не из гестапо. Почему вы решили, что я из гестапо? – Так ведь спутник ваш представился генералу Попову. А эмиграция секретов хранить не умеет: чем важней секрет, тем быстрее он становится всеобщим достоянием. – Чем это объяснить? – Легко объяснимо. Люди изверились, а домой-то хочется, но не ползком, а на коне; не изгоями, а господами. Ну и ждут. От кого угодно ждут, от кого угодно примут, от дьявола примут, только бы победителем домой. – Все? – Умные нет… Но и с дураками ведь надо считаться ввиду их численного превосходства. Кто послабее, тот в такси, половым, курьером, кто посильнее, но глуп, тот ждет, затаился. – Как я слышал, Деникин обратился с призывом не сотрудничать с национал-социализмом… – Разве Деникин страшен? – А нет? – Нет. Он, хотите того или не хотите, интеллигент. Деникинцы страшны… – Тоже верно. А за то, что я спросил, давно ли вы помогаете Союзу, не сердитесь. Чем дольше человек связан с разведкой, тем больше он имеет шансов попасть под колпак. – Я по-настоящему помогаю родине с того дня, когда в Испании начался мятеж фашистов. Подумывать начал об этом, прочитав «Майн кампф» и встретив генерала Кутепова. Кутеповцы эту книжку штудировали весьма старательно. – Особенно раздел «восточной политики»? – Нет. Они штудировали в основном «французский раздел». А меня все разделы отвращают. Все до единого. Нация, которая приняла доктрину сумасшедшего и орет в его честь здравицы, должна быть так проучена, чтобы у внуков кости трещали. – А внуки-то при чем? – При том, – убежденно сказал Родыгин. – У внуков ведь тоже внуки родятся. – Вы здорово играете свою роль, Василий Платонович. Я, признаться, поначалу решил, что вы действительно германофил до мозга костей. – Если бы вашего меньшого брата забили насмерть в Дахау, вы бы тоже какую угодно роль сыграли. Они молча шли по тихой ночной Илице. – Понятно, – сказал наконец Штирлиц. – Чтобы впредь нам было удобней встречаться, давайте-ка завтра позвоните, и я вызову вас на ленч. Со мной будет коллега, он действительно из гестапо. Я при нем приглашу вас к сотрудничеству, и вы пойдете на это. Тогда я смогу видеться с вами вне зависимости от места и времени. Договорились? – Если вы считаете это нужным… – Считаю. И второе. Постарайтесь вспомнить всех ваших здешних добрых знакомых, которые имеют серьезный вес в Загребе. Они могут помочь в нашем с вами деле. Люди здесь понимают, что дело пахнет войной? – По-моему, нет. – Будут югославы драться, если Гитлер начнет войну? – А начнет? – Не знаю. – Если им дать хорошее оружие и организовать в колонны, они будут стоять насмерть, – убежденно сказал Родыгин. – Будут стоять насмерть, – задумчиво повторил Штирлиц. – Я позвоню вам завтра в девять. – Договорились. – Меня просили задать вам вопрос… – Кто? Центр? – Нет. – Ваши коллеги? – Меня просил задать вам вопрос человек, который уполномочен на это. – Вы мне здорово не верите. – Это не имеет значения. Я подчиняюсь приказу. Меня просили спросить: фамилия Везич вам ничего не говорит? – Откуда он? – Из секретной полиции. |