Онлайн книга «Майор Вихрь»
А вот лежать и слушать, как бьют девочку и заставляют ее ложиться на землю, а ты затаился в сене, и тебя раздирает долг и сердце, разум и порыв – тогда как? А если приходится шутить с человеком, смотреть ему в глаза, угощать обедом, но знать, что сейчас, после этого обеда, когда вы вместе пойдете по ночной улице, ты должен будешь этого твоего доброго знакомого убить как врага? А ты бывал у него в доме, и знал его детей, и видел, как он играл с годовалой дочкой, – как тогда? А если ты должен спать с женщиной, разыгрывая любовь к ней, а в сердце у тебя другая, та, единственная? Тогда как? А если можно сказать на допросе только одно-единственное «да», а отвечать нужно «нет», а за этим «нет» встает камера пыток, отчаяние, ужас и безысходность, а потом длинный коридор, холод, плиты, в последний раз небо, в последний раз снег, в последний раз взгляд, в последний раз люди, которые в самый последний миг станут вдруг дорогими-дорогими, потому что они – последние люди, которых ты сможешь видеть на земле? Тогда как?! Где-то рядом заурчал автомобильный мотор. Скрипнули тормоза, хлопнула дверь, и Вихрь услышал немецкую речь: – Перестаньте, болван вы этакий! Что это за скотство – бить женщину! Потом этот же человек мягко произнес: – Я приношу вам извинения за это безобразие, девушка. Пожалуйста, садитесь в машину. Ане перевели слова немца. Он дождался, пока ей это перевели, и обратился к своему подчиненному: – Мне совестно за вас, обер-лейтенант. У вас стиль мясника, а не офицера германской армии. – На русском фронте погиб мой брат, – тихо ответил обер-лейтенант. – Война – не игра в серсо! На войне убивают. После первого дня допросов Берг понял: с этой девицей ни о чем не договориться, если следовать обычным канонам вопросов и ответов. Она будет врать, а если ее уличить – замолчит. Берг решил идти другим путем – пробный шар он подпустил при ее аресте. Когда отчитывают в присутствии арестованного того, кто его брал и бил, – это неплохой аванс для дальнейшей работы. Берг решил поиграть с русской: он решил завербоваться к ней, а уж потом через нее выйти на остальных участников группы, заброшенной в тыл. Решив партию так, он вызвал Аню на допрос ночью, когда все остальные сотрудники военной разведки разошлись по квартирам и во всем здании осталось только пять человек: четыре охранника и полковник. Берг усадил Аню в кресло, включил плитку и поставил чайник. Потом он сел напротив нее – близко, так, что их колени соприкасались, и начал улыбчиво и грустно рассматривать девушку. Весь день он вел допрос через переводчика, никак не выдав свое знание русского языка. Это был тоже ход. Берг рассчитывал на этот ход. Он тихо сказал: – Вот такие пироги, золото мое… Сказал он это с таким милым волжским оканьем, что Аня отпрянула к спинке кресла. «Яростной убежденности большевиков глупо противопоставлять гестаповский фанатизм. Коса найдет на камень, – думал Берг, рассчитывая все ходы будущей операции после первых восьми часов допроса. – Надо искать иные пути. Косе надо подставлять траву. Но она, эта подставляемая трава, должна оказаться такой густой, что коса в ней сначала затупится, а потом запутается. И направить косу нельзя – точильного камня поблизости нет». – Только тихонько говори, – перешел на шепот Берг, – здесь даже стены имеют уши. Он отошел к шкафу, открыл дверцы, выдвинул большой американский автоматический проигрыватель «Колумбия», поставил несколько пластинок и включил музыку. Он слушал танго, закрыв глаза и покачивая в такт головой. – Слушай, – сказал он, медленно подняв тяжелые веки, – слушай меня внимательно. Я не хочу знать ни твоего настоящего имени, ни кто ты, ни с кем связана. Я постараюсь тебе помочь, но не ценой предательства, а иной ценой. Не понимаешь? Все это было так неожиданно, что Аня, покачав головой, также шепотом ответила: – Не понимаю. – Я хочу, чтобы ты мне ответила только на один вопрос, – сказал Берг очень медленно, – ты считаешь, что все немцы с Гитлером или нет? – Нет, – ответила Аня, – не все. – Как ты думаешь, может под погонами полковника скрываться человек, не симпатизирующий фашизму? – Такие люди сдаются в плен. – Верно. В плен могут сдаться люди, которые находятся на переднем крае. А что делать человеку – я не о себе говорю, не думай, у нас ведь идет отвлеченный разговор, – так вот, что делать человеку, который не имеет возможности сдаться в плен? – Гитлера застрелить – вот что. – Ну, хорошо… Я этого твоего ответа вообще не слышал. Я повторяю свой вопрос: как такому человеку доказать свою антипатию фашизму? – Чего вы от меня хотите? – спросила Аня. – Ничего, – сказал Берг. – Сейчас будем пить чай – всего лишь. Ты любишь как – покрепче или слабенький? – Покрепче. – Зря. От крепкого чая портится цвет лица. – У меня уж и так испортился цвет лица, – сказала Аня и пощупала синяк под глазом. – Пойми его. У этого офицера на фронте погиб брат, молоденький мальчик. – Про молоденького он не говорил. Он сказал – просто брат. «Барышня знает немецкий», – отметил для себя Берг, но вида не подал. – Ну, все равно брат. Родной ведь человек. – Не мы все это начали. – Тоже верно. Я не оправдываю его, просто я пытался тебе объяснить, почему он был несдержан. – Может, вы скажете, что у вас не пытают? – У нас – нет. У нас расстреливают. Пытают в гестапо, а я – не гестапо, я армейская разведка. Абвер. Вернее, бывший абвер. Слыхала? – Нет. Не слыхала. – Ну, это не важно, – улыбнулся Берг и посмотрел в глаза девушке, – я не ловлю тебя, не думай. – А я и не думаю. – Сколько тебе сахару класть? – Чем больше – тем лучше. – Четыре. Достаточно? – Можно и пять. – Ну, пожалуйста. Давай положим пять. Сам я пью вприкуску. – Откуда вы так хорошо знаете русский? – Я не могу тебе ответить. – Почему? – Потому, что это – моя тайна, а если ее узнаешь ты, это перестанет быть тайной. Вас виссен цвай, виссен дас швайн. Аня промолчала. – Поняла? – спросил Берг. – Нет, не поняла. – А что же не спрашиваешь? – Сами скажете, если надо. – Верно. Это значит: что знают двое, то знает и свинья. – Горячий чай-то… Не притронешься. – А ты не торопись. У нас есть время. – Сейчас сколько? – Двенадцать. |