Книга На изнанке чудес, страница 136 – Юлия Флоренская

"А что если так?"

Рыжие волосы завиваются в веселые спирали. Хочется утопить в его шевелюре пальцы, прижаться к нему всем телом и никуда не отпускать. А пахнет от него солнцем, дикими ветрами с вересковых пустошей и еще чем-то неуловимым, столь же прекрасным, как небесная лазурь…

Ах, ну почему сейчас? Почему картины из прошлого встают перед глазами именно сейчас, когда мир рушится и расползается, как песчаный замок во время прилива?

Юлиана прислонилась к печи и тяжко осела на пол, пряча лицо за рукавами холщовой куртки.

Он столько всего показал ей, столькому научил. А она вела себя, точно избалованный капризный ребенок, не ценила его заботы и ничего не дала взамен.

Юлиана рыдала, уже не таясь. Не перед кем было сдерживаться. Кекс и Пирог, тонко поскуливая, лизали ее руки. Как тут еще утешить?

Слёзы лились неиссякаемым потоком, выворачивалась наизнанку душа.

Нет, он не мог умереть. Вот сейчас Киприан спустится, погладит ее по голове и скажет, что все страшное позади…

Она просидела без движения час. Сердце замирало от малейшего шороха. Но никто так и не спустился. Оттолкнув Кекса и Пирога, которые задремали у ее ног, Юлиана бросилась на крыльцо. Прочь из этого дома! К природе, к деревьям. Они помогут, утолят печаль, не дадут навеки сгинуть в пучине беспросветного отчаяния.

* * *

— Если это и есть междумирье, здесь довольно мило, — хихикнул Пересвет. — Жаль, наша ворчунья-Марта не видит.

Излучая нездоровый оптимизм, он прошелся по радуге, которая мостом перекинулась через холмы, уселся там, где на радугу падал солнечный луч, и вынул из-за уха карандаш — набросать заметки о дивном пограничье.

Киприан взял на себя смелость озвучить мысль, которая волновала остальных:

— Марта не бросила бы нас, не найдись для этого повод. Уверен, она невредима.

В таких вопросах он полагался на чутьё. А чутьё еще никогда его не подводило.

Приставив ладонь козырьком к глазам, Киприан являл собой саму безмятежность. Перед ним простирался пейзаж, где на славу поработал художник с полным отсутствием эстетического вкуса. Вразброс наляпаны крупными мазками фиолетовые горы, циановое озерцо, ярко-зеленые луга с грубо понатыканными красными точками маков. В синем небе (ну очень синем) загогулинами зависли облака.

Пелагея заторможенно озиралась и никак не могла взять в толк, куда это ее занесло. Черные глазищи кота и провал в шкафу Амелии заставили свыкнуться с мыслью, что на пограничье царят мрак и пустота. К тому же, ей было страх как неуютно в месте, где нельзя без последствий что-нибудь учудить.

Покончив с заметками о дивном новом мире, Пересвет вспомнил, что есть еще книга, которую срочно надо завершить. И тут хозяин междумирья (если таковой имелся) задумал сотворить пакость и немного пошалить.

Горы, озёра, луга и маки с облаками попали под невидимый гидравлический пресс и ужались до размеров юрких цветных червячков. Червячки расползлись кто куда. А затем радуга под Пересветом решила размять ноги и, аки норовистая лошадка, сбросила его со спины.

Скатившись кубарем вместе со своей ненаглядной рукописью, Пересвет начал изъясняться на редкость витиевато: выступления таких «краснобаев» не раз слыхивали в портовых кабаках.

Солнце удрало за горизонт, подальше от всего этого светопреставления, стянув заодно синюю скатерть, которая прикидывалась небосводом.

И воцарилась ослепительная темень со вкраплениями звезд, похожих на далекие сияющие самоцветы. Ветры завыли, как изголодавшиеся псы.

Пелагею взяла оторопь.

Пересвет исчерпал весь свой запас зубодробительных выражений.

А Киприан пригнулся. Над ним со свистом пронеслась загипнотизированная Обормотом свеженькая мышь. Судя по всему, кот в отсутствие хозяйки вконец обнаглел и разорвал всякие контакты с совестью.

Между тем звезды замерцали ярче, сбились в группы и образовали перед гостями пограничья три сияющие дорожки.

На перекрестье дорог бухнулся сверху межевой камень.

Пелагея, которая к перекрёстью стояла ближе всех, испуганно отскочила. Но потом наклонилась и прищурилась: на гладкой поверхности камня проявились невнятные чернильные закорючки.

Надо думать, тот, кто их нацарапал, с чистописанием был не в ладах.

— Не трудитесь, — издевательски промурлыкал кто-то. Причем промурлыкал громогласно и, как положено, с эхом. Не то голос звучит, не то галька по берегу перекатывается. — Язык кошачий. Вам всё равно не разобрать, — добавил обладатель странного голоса.

— Так с нами Обормот разговаривает? — первым догадался Киприан.

— Какой я вам Обормот?! — взвыл от негодования хозяин пограничья. — Я — Граф Ужасный!

— Ась? Граф ушастый? — переспросила Пелагея.

— Ай, всё. Неважно, — сварливо ответили ей. — Вам, между прочим, нелегкий выбор предстоит. А вы тут языками чешете. Видите три дороги?

— Ну и? — нетерпеливо уточнил Пересвет.

— Что «и»? Каждый может выбрать только одну, — в тон ему пояснил кошачий голос. — По первой пойдешь — смерть свою найдешь. По второй пойдёшь — вечную любовь обретешь. А третья ведет туда, откуда пришёл. Чтоб кое-кто смог свои делишки обстряпать, — снизив уровень пафоса, закончил он.

— Ага, — сказал Киприан. — Раз я всё равно бессмертный, мне по первой дороге и идти.

Поначалу никто не возражал. Колупая мрак носком сбитого ботинка, Пересвет нечаянно отковырял бледно-желтую приблудную звезду. Пелагея загибала пальцы, сопоставляя в уме какие-то факты. И Киприан решил, что путь открыт.

Но, как выяснилось, он глубоко заблуждался. Пелагея уступать не собиралась. Она всерьез полагала, что смертоносная дорожка предназначается ей.

Не успел Киприан занести ногу, чтобы шагнуть в пугающую неизвестность, как его повалили на лопатки, применив чрезвычайно коварный маневр.

— Я пойду, — очутившись сверху, на выдохе сообщила Пелагея. Пахло от нее чесноком и недавними котлетами. — Меня никто не ждёт. А у тебя Юлиана. Поди, исстрадалась, пока гадала, в какую ты угодил передрягу.

— Исключено! — воскликнул тот. — Ты нам нужна. Тебя мы ждём. Так что прекрати немедленно этот балаган.

С такими словами он скрутил ей руки лоскутом от своих одеяний и попытался наставить ее на путь истинный.

Надо было ноги связывать. А еще лучше — целиком спеленать.

Вырвавшись, Пелагея покрутилась на месте, превратилась в горлицу и, клюнув Киприана в лоб, улетела по направлению к верной смерти. Обратный путь за горлицей запечатала тьма.

— Вот зачем она так?

— Глупая, — согласился Пересвет.

Теперь у межевого камня фосфоресцировали только две дорожки.