Книга На изнанке чудес, страница 143 – Юлия Флоренская

— Я, что же теперь, и приблизиться к тебе не могу? — воскликнула она. Побледнела, задрожала и, судя по всему, вознамерилась вновь свалиться без чувств.

— Пойдем, пойдем. — Пелагея поспешно подхватила ее под локоть и вывела во двор.

Эремиор, как преданный слуга, держался позади.

Пелагею так и подмывало крикнуть:

"Скройся! Тебя здесь только не хватало".

Не позволяло воспитание.

Она прекрасно понимала, что случай Теоры далеко не прост. Это не пустяковая царапина и не с ушиб, который можно подлечить за пару дней. Речь шла о ране душевной. Подобраться к ней было куда сложнее, чем к пуле в огнестрельном ранении. И от прогрессивной медицины помощи ждать не приходилось.

Оставалась медицина природная. Но и здесь действовать следовало очень аккуратно.

Выращивая на ветвях молодые листочки, у забора шумела березовая роща.

— На пять шагов! — повернувшись к Эремиору, сурово велела Пелагея. А затем взяла растерянную Теору под руку и подвела к деревьям.

— Когда на сердце тяжело, березка поможет, — сказала она. — Обними ее. И подумай о самом плохом, что тебе довелось пережить. Прочувствуй заново обиду, отчаянье, ненависть. Не прячь их в глубине. Они все равно рано или поздно прорвутся.

Теора обхватила руками белый, с черными штрихами ствол, прижалась к нему, как прежде прижималась к Эремиору. Крепко зажмурилась. И слёзы побежали по щекам, как бежит из отверстия в коре березовый сок.

Гнойный нарыв вскрыли. Чувства выходили из нее грязными кляксами. Просачивались наружу через поры, стекали к земле. Короста прошлого отваливалась, неся исцеление. И в уме мало-помалу устанавливался покой.

А в вышине ветер гнал вереницы облаков. Возвращались из южных стран клинья аистов. Ласково перешептывались кроны.

"Ты уйдёшь с первой грозой, уйдёшшшь…" — слышала в их шепоте Теора.

Ей, и правда, надо уйти. Делать в Вааратоне больше нечего. Да и камень на кольце зажегся. И днем, и ночью сияет, как испытательная лампа.

Теора вернется в Энемман, чтобы сделаться одной из незримых. Другого пути нет.

Лучшая подруга превратилась в чудовище и хотела ее убить. Но оказалась бессильна перед любовью, что подарил Теоре ее хранитель.

А теперь они с Эремиором вынуждены стоять по разные стороны, на параллельных прямых, которые никогда не пересекутся. И вечно мучиться из-за неразделенной любви.

"Может ли быть, что однажды боль пройдет и шрамы затянутся?" — задалась вопросом Теора.

Затянутся, да не пропадут. Так и будут напоминать об ошибке, которую она совершила.

— Скорее бы гроза, — проговорила она, прислонившись щекой к прохладному стволу березы. И медленно открыла глаза.

После всего, что на нее обрушилось в чужом мире, она по-прежнему дышала, по-прежнему была жива. Горе в ней притупилось, уступив место холодной решимости.

"С грозой, — сказала себе Теора, — уйду. Постараюсь начать сначала. Забуду Незримого. Даже имя его забуду".

Она обернулась. За березами ждал Эремиор. И как же горько было сознавать, что ждёт он не ее, не Теору. А Пелагею, которая едва ли достойна его любви.

А тут еще вернулись из леса Юлиана и Киприан. Счастливые, смеющиеся, лучезарные, словно им досталось наследство от богатого дядюшки. Хотя на самом деле… Теора без труда догадалась, что послужило причиной их счастью.

И новое, неприятное чувство кольнуло ее болезненной иглой. Что это? Зависть?

Она зажмурилась и прижалась к стволу в последний раз.

"Не хочу завидовать, не хочу ненавидеть! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! У меня своя судьба, у них — своя".

Боль отпустила, непрошеные чувства растворились в пустоте, и Теора ощутила на поясе необычную тяжесть. Отпрянув от березы, она приподняла край платья. Под тканью, в драгоценных ножнах, скрывался корут. Ее собственный меч. Символ ее новой жизни.

Теора бережно погладила пальцами резные узоры в мелких самоцветах, запахнула одежды, которые вдруг сделались многослойными, как у Эремиора.

— Скорее бы гроза, — вполголоса повторила она. И со странным блеском в глазах двинулась к дому.

А Пелагея, глянув на березу, тихо ахнула. Дерево засохло и почернело до основания, точно сотню лет назад в него ударила молния.

* * *

С исчезновением Грандиоза восстания в городе сами собой прекратились. Жители Вааратона озадачились другой проблемой: где взять нормального короля?

Стали подыскивать подходящих кандидатов: чтоб обязательно без темного прошлого и нездоровых амбиций. Посчитав, что терять нечего, Елисей втихаря нашептал сестрице, что Пересвет и есть тот самый Звездный Пилигрим. У Василисы на этой почве сорвало крышу, и она, оседлав чей-то безлошадный экипаж, сломя голову помчалась в мэрию — выдвигать кандидатуру Пересвета на выборы. Она собиралась сделать ему предложение, когда он с почестями взойдет на престол.

Пересвет долго и сердечно прощался с обитателями лесного дома. Сетовал на то, что его тайну раскрыли, и обещал, что будет писать письма инкогнито. За границей его ждала Рина.

— Чтобы меня — и в короли?! — со смехом возмущался он. — Чего только не придумают!

* * *

Тайная комната упорно не желала отпираться. Заклинило замок — и ни в какую.

— Неделя прошла, — качала головой Пелагея. — Надеюсь, Гедеон все же догадался шагнуть в пропасть. Иначе он уже умер бы от голода.

— А в пропасти что? — скакали вокруг Кекс с Пирогом. — Сосиски? Колбаса? Тогда мы тоже туда хотим! Вызывай, скорее, мастера по дверям!

* * *

… - Ау! Есть здесь кто?!

"Кто-кто-кто!" — передразнили затихающие голоса.

Гедеон сделал еще несколько гулких шагов по черной мерцающей тверди и пнул с досады огромную звезду из рахат-лукума. Звезда отскочила, как резиновый мячик, и резво унеслась в бесконечное пространство вселенной, расталкивая по пути другие звезды.

— Сил моих больше нет. Объелся, — простонал он. — Уй, как живот-то болит!

"Болит-болит-болит!" — насмешливо отозвалось эхо.

Тьма поблескивала вокруг, словно нарядный театральный занавес. Ни неба, ни земли. Сплошной космос с зефирными планетами и ненавистными приторно-сладкими звездами. Хорошо хоть воздух имеется. А вот источника воды пока не нашлось.

— И здесь меня не ценят, — вздохнул Гедеон, присев на гигантский сахарный куб. — Потому что некому.

Отломил кусочек сахара, машинально сунул в рот и с отвращением выплюнул.

— Может, чаю? — ехидно поинтересовался кто-то у него за спиной. Кто-то очень знакомый. Гедеон нервно обернулся и отскочил, словно этим "знакомым" был голодный питон.