Книга На изнанке чудес, страница 73 – Юлия Флоренская

— Я ведь сплю?

— Спишь, — кивает Незримый. Мастер по части наведения морока на подопечных. Его белые шелковые одеяния шелестят на ветру. Взгляд обращен в недостижимую даль. Голову венчает филигранная корона из бриллиантов. Ну точно принц!

Приподнявшись, Теора чувствует под ладонями короткую щекочущую травку. На указательном пальце уселся и шевелит усами большой перламутровый жук. Стрекозы чертят в воздухе эфемерные границы своих государств.

— Вставай. Я научу тебя сражаться, как подобает воину из верхних миров. — Незримый протягивает корут с рукоятью, инкрустированной самоцветами и переплетающимся золотым орнаментом.

Теора мигом вскакивает на ноги. Держать корут — уже великая честь. Но голос выдает разочарование.

— Ты говорил, я буду разить любовью…

— Люди неверно истолковывают понятие любви. Ждут ее, точно капризную гостью. Ищут где угодно, да только не в своем сердце. Не надейся, любовь не преподносят подобно дару. Она не окажется в руках, как этот меч, — строго говорит Незримый, а затем играючи создаёт для себя второй корут из кристального воздуха. Он с беспечностью помахивает мечом ровно до тех пор, пока подопечная не решается нанести удар.

— И что прикажешь делать? Как одержать над Мердой верх?!

Удар отражен без малейшего усилия. Теору захлёстывает буря. Незримый спокоен и невозмутим.

— Что делать? Отречься от себя.

— Отличный совет! — колко бросает Теора, выплёвывая залетевшую в рот мошку. — А главное, какой чёткий! И следовать ему легче лёгкого!

Она делает выпад, чудом не запутавшись в подоле, — и мечи с лязгом скрещиваются вновь. Похоже, Незримый не ожидал встретить столь ярое сопротивление. Ему всё сложнее сдерживать натиск.

— Удобно любить того, кто красив и в ком пробудилась взаимность, — с придыханием отвечает он. — Но такая любовь не спасёт мир.

Сверкающее лезвие со скрежетом проходит по стали корута, вынуждая противницу отступить. Взгляд Незримого прожигает насквозь, но Теора не остаётся в долгу. Внутри нее кипит бунт, а ведь она годами умело подавляла его, не давая разрастись.

— Так значит, надо взять и принести себя в жертву?!

Солнце разгорается ярче, опаляя обнаженные плечи. Воздух как вязкий кисель. Липнет к телу белоснежная ткань платья. Глаза застилает пот. И крик вырывается помимо воли:

— А что если я не хочу?!

Теора спотыкается о булыжник, роняя корут на траву. Подхватывают ее у самой земли. Мороз по коже, горячее дыхание в шею. Слишком опасный затеяли они поединок.

— Никуда не денешься, — шепчет Незримый на ухо. — Таково предназначение всех живущих в Энеммане. Вот поэтому-то я предупреждал: не привязывайся ко мне, гаси чувства, пока не разгорелись.

Он отстраняется резче, чем следовало. Сам хорош. Разве не он первым нарушил закон? Что уж теперь на чужую слабость пенять?

— Неправильно всё это, — противится он. Но устоять не в силах. И вот уже пальцы вероломно тонут в волосах Теоры, гладят лицо, обрисовывая контуры губ. Ее взгляд ясен и чист, как вода ледяных ключей.

— У тебя ведь есть имя?

— Имя? — Он озадачен неожиданным вопросом, но колеблется недолго. — Незримые не раскрывают людям имён. Тебе, так и быть, скажу.

Оно звучит, как тонкая нить ручья, бегущего с горных уступов. Как ропот далёкой грозы и ласковый говор прибоя.

— Эремиор, — бережно проговаривает Теора и прячет имя в свою потайную сокровищницу. — Эремиор, будешь ли ты счастлив, если я остановлю Мерду ценой собственной жизни?

У него нет ответа на этот вопрос. Зато уверенности не занимать.

— Ты не умрёшь, пока я буду рядом.

* * *

— На помощь! Там, наверху… — Майя на миг замерла, таращась на гигантский сияющий ствол. Так вот отчего иллюминация на дворе! Но разбираться, откуда взялось дерево, было недосуг. Девочка сбежала с покосившегося крыльца и уцепилась за юбку Пелагеи.

— Что стряслось?

— Там, наверху, — задыхаясь, повторила Майя. — Теоре плохо!

В свете качающегося масляного фонаря по комнате плясали уродливые тени и плавали сгустки тьмы. Теора лежала на боку без сознания, привалившись к стене. Пелагея настороженно повернула голову. То ли ей почудилось, то ли взаправду — из звездной бесконечности донёсся чей-то приглушенный язвительный смех.

— Ёлки зеленые! — вскрикнула Рина, делая шаг назад.

— Да перестань, — нахмурился Пересвет. — Я видал вещи и пострашнее.

Теору с макушки до пят окутывало черное клубящееся облако. Страх — чужеродный, мутный, как болотная жижа, — селился в сердце у каждого, кто осмеливался на нее взглянуть.

— Идите! — твёрдо велела Пелагея. — Уходите все. И ты, Майя, тоже. Я сама о ней позабочусь.

Уговаривать не пришлось. Все трое выбежали паровозиком, держась друг за дружку и попеременно оглядываясь. Куда уж без вездесущего любопытства! Когда дверь со скрипом закрылась, Пелагея поставила фонарь на пол и села подле Теоры, со вздохом уперев подбородок в колени.

— Ты ведь на самом деле милый и добрый. Почто людей пугаешь?

— Кто виноват, что люди пугаются при всяком удобном случае? Теперь ее сон будет без сновидений, — с явным сожалением сказала тень, отделяясь от Теоры и приобретая очертания «прекрасного принца».

— Ты и виноват, — миролюбиво сообщила Пелагея. — Не надо спорить.

Она набросила на спящую плед и подложила ей под голову подушку. Незримый протянул Пелагее плотную эбонитовую руку, помогая встать.

— Поделись своей силой, — попросил он. — Я обязан ее защищать. Даже при свете дня.

— Грядут напасти, да?

— Мерда становится всё более настойчивой, — туманно ответил тот и, подойдя, обнял без спросу — да так крепко, точно всю силу решил за раз выжать. А сам холодный, точно заиндевелое стекло. Пелагея лишь поёжилась. Подпитка чужой остуженной души — занятие не из приятных.

— Цела твоя Юлиана, — как бы между прочим объявил Незримый. — Не переживай. Никто не сможет уберечь ее лучше, чем Вековечный Клён. Он теперь опытный, на своих ошибках учился.

У Пелагеи дважды лязгнули зубы.

— А я и н-не переж-живаю… — Она как следует потёрла руки у Незримого за спиной, но согреться это не помогло. — Что ж ты такой холодный, а? В прошлый раз, помнится, теплее был.

— Тени впитывают холод извне, — виновато объяснил тот и стиснул ее до хруста в костях. — Ты уж потерпи. Немного осталось.

Пелагея кашлянула. Она с радостью бы призналась, что ненавидит мёрзнуть больше всего на свете. Но ради Теоры можно любую стужу снести. Действительно, что такого? Ну, попьёт пару деньков горячих отваров чабреца с шалфеем. Подумаешь, какие пустяки!