Книга На изнанке чудес, страница 79 – Юлия Флоренская

Василиса лихо развернулась на каблуках, полюбовалась, как разлетается синий подол, и отправилась воплощать угрозу в жизнь. Елисей скорчил ей вслед страшную гримасу.

* * *

Сумерки спустились рано. Выжгли опалово-белый день и уверенно взяли своё. На обшарпанном подоконнике общежития подрагивал свет керосиновой лампы.

— Не пихайся!

— Сам не лезь!

— А вот как я тебе тресну!

Задувая в щели, ветер попытался подглядеть, над чем это так увлеченно нависают студенты. Сюжет — свежий, захватывающий и, главное, правдивый — поглотил их целиком. Только ноги торчат. А глаза знай бегают по строчкам.

— «Он обзавелся причудой принимать в своих роскошных хоромах молчаливых, неприветливых охотников. Из леса охотники возвращаются с добычей редкой. Не кабан, не кролик, не лисица. В их силки попадаются арнии».

Вихрастый юноша в очках читал невыразительно, водя пальцем по хрустящей бумаге.

— Дай-ка сюда! — Подвинула его соседка. Новый голос — звонкий и чистый — подхватило и унесло под потолок любопытное эхо: — «У него в особняке несметное число камер, клетей и каморок. Но арний он прячет в особых застенках. Им не сворачивают шеи, не выщипывают перья. Их не подают жареными к столу. Из них выцеживают волшебную силу».

… — «Вам приходилось бывать в лесу летом? Спасительная прохлада посреди зноя, похрустывание веток под ботинками, бодрящий запах сосен. И дивное пение арнии высоко в ветвях. Помните?» — Один из мастеровых, что сгрудились за столиком кофейни, разгладил страницы загрубелым кулаком.

— Рухни на меня чайный сервиз! — воскликнули у него за спиной. Официант без зазрения совести таращил глаза на запачканные шоколадом листы, словно ценнее них ничего в жизни не встречал. — Вторая глава из книги Звездного Пилигрима! Продолжай, приятель! Я должен это услышать.

— «Пение арний вселяет надежду, рассеивает тоску и освобождает от оков, которые мы сами на себя налагаем».

— Складно пишет, а? — снова вклинился официант. На него недобро зыркнули и велели умолкнуть.

— «Кому придёт в голову посягнуть на их голоса? — продолжал меж тем рабочий. — Но он изобрёл способ. Вернее сказать, украл. Недаром среди крестьян за Крепскими горами ползут слухи о страшной смерти тамошнего изобретателя. Сразу после кражи его лабораторию пожрал огонь, а самого ученого то ли утопили в чане с кислотой, то ли отравили удушливым газом».

… — «Жестокая расправа грозит всякому, кто ему не угоден, — с содроганием читала швея. Впечатлительная особа лет сорока, которая всегда использовала портновские ножницы строго по назначению, а булавки втыкала исключительно в игольную подушечку. — Если тебе известно больше положенного и ты задумаешь сбежать, берегись! Ибо от соглядатаев Великого не укрыться и на краю света. За твою голову назначат столь высокое вознаграждение, что на тебя начнут устраивать облавы на каждом шагу».

… — «Чтобы скрыть свои постыдные делишки, он сваливает вину на других. И ладно бы эти другие были отпетыми негодяями, по которым тюрьма плачет. Великий не упускает возможности оклеветать честных людей, стоящих на защите леса. Инсценировка с фальшивой арнией — прямое тому доказательство. Великий не пожалел денег, чтобы подкупить куцебородого обманщика. Затея провалилась лишь благодаря тому, что обманщик оказался недалёк умом».

— Ха! Это он о Яроведе? — раскатистым басом осведомился учёный из испытательной капсулы. — Если бы не гнусный старикашка, мы бы так и не познакомились с Пелагеей. До чего чудно шьёт! Жена до сих пор в восторге от юбки, которую та ей скроила.

Коллега в белом халате усмехнулся, рассеянно смешал в колбе под тягой едкие жидкости и вновь приступил к чтению. В формуле он определенно что-то напутал. Увлёкся, глянул не туда. С кем не бывает? Стоило ему отвернуться от вытяжного шкафа, как колба со страшным звоном разлетелась вдребезги, рассеивая по полу брызги с осколками. Горе-исследователь даже не дрогнул. Бывалый.

— Запорол эксперимент, — печально констатировал он. — Называется, помяни смутьяна к ночи.

А смутьян, хорошенько отоспавшись и просчитав ходы в своем недалеком умишке, натянул самые приличные порты, нахлобучил шапку-ушанку да двинулся поутру в лес. Солнце горело чистым бриллиантом, отражаясь в окнах города и разбрызгивая по снегу блестящую пыль. За полями яркой слюдой серебрилась река, а деревья по-прежнему стояли в белом убранстве, будучи не против это убранство на кого-нибудь стряхнуть. Яровед ступил в лес с опаской. В прошлый раз его знатно прихватило, после того как он полежал под кустом в сырости часок-другой и заработал прострел. Неотёсанные простолюдины сгрузили его в канаву, как последнего пропойцу! А ведь он не абы кто. Правая рука самого Грандиоза!

Яровед проскрипел сапогами по заснеженной тропке, побранил ёлку, которая вздумала каверзно огреть его колючей веткой, и незаметно вышел к калитке. За плетнем Майя лепила снеговика. С нею — беловолосая девушка, похожая на фею из сказаний. Обе развеселые, беззаботные. Хорошо им, над ними не нависает карающая тень Великого. Впрочем, кое-какая тень всё же имеется. Длинная, широкоплечая, вроде как в одеждах и с оружием. Жуть берет. В другой ситуации Яровед непременно бы возопил: «Сгинь, нечисть поганая!». Оградил бы себя суеверным жестом — и поминай как звали. Но не затем он пришёл, чтобы с тенями в жмурки играть.

— Майя, внученька! — лязгнув калиткой, взмолился он. — Прости деда-дурня! Одумался я. С кабаками завязал, честно жить начал. Вернись, а?

Девочка так и застыла со снежным комом в руках. Глазёнками — хлоп-хлоп. И фея ей под стать.

— Твой дедушка?

— Мой.

Майя медленно кивнула, боясь, что видение исчезнет, как заметенные позёмкой следы. Видение не исчезало. Дед, и правда, изменился. Говорил он искренне, да и по виду было не сказать, чтоб к бутылке прикладывался.

— Она вернется только с моего одобрения. — Вышла из сеней дама в шуршащей юбке. Важная, нос кверху. Ну прямо павлин! — А я не одобряю. У тебя, дед, репутация испорчена. Тебе доверять нельзя.

За нею свитой просеменили два неразлучных пса — чёрный и белый. Ушки острые, хвосты торчком.

— Верно мыслишь, — тявкнул белый.

— Нюхом чую, совесть у старикашки нечиста, — подхватил чёрный.

В Теоре проснулась жажда справедливости. К щекам прилил румянец, брови сошлись к переносице. Она поднялась в полный рост и резким движением оправила платье.

— Что вы на человека кидаетесь?! Он ведь раскаялся, с повинной пришёл. Почему бы его не простить?

— Ой, вот только давай без нотаций, — огрызнулась Юлиана. — Ты вообще, считай, с другой планеты. Местных нравов не знаешь. И в сколько слоев хитрости завёрнут конкретно этот проходимец, понятия не имеешь.

— Мы на него, между прочим, не кидались еще, — потешным хрипатым голоском заявил Пирог. — Хотя могли бы. Наброситься и покусать — это я с охотой.