Онлайн книга «Дюна»
– Он не стоил того, чтобы ты с ним дрался, Усул, – сказала Чани. – Много чести – прерывать ради подобной дряни твои размышления! Она подошла совсем близко, искоса посмотрела ему в лицо и прошептала так, чтобы слышал только он: – И потом, любимый: когда станет известно, что желающий вызвать тебя может нарваться на поединок со мной и принять позорную смерть от женщины Муад’Диба, охотников испытать тебя станет куда меньше! Да, сказал себе Пауль, это действительно случилось. Это – истинное прошлое… И она была права – число желающих испытать в поединке новый клинок племени сошло тогда почти на нет. Откуда-то извне мира его снов пришло ощущение движения и крик ночной птицы. Я сплю… Это все Пряность в еде… Но чувство покинутости не оставляло его. Может быть, подумал он, моя Рух действительно каким-то образом ускользнула в тот мир, где, согласно фрименским верованиям, она и вела свое истинное существование, – в алам аль-митхаль, мир фрименских притчей, метафизический мир подобий, где не действуют никакие физические ограничения?.. И при мысли о таком мире его охватил страх: ведь там, где нет ограничений, нет и ничего, на что мог бы опереться его мятущийся разум. В мире мифов он не мог сориентироваться, не мог сказать себе: «Я есть я, потому что я здесь». Мать говорила как-то: «Люди делятся – во всяком-случае, часть их – по тому, как они о тебе думают». Я просыпаюсь, сказал себе Пауль. Ибо это действительно было; мать в самом деле говорила это. Леди Джессика, которая была теперь Преподобной Матерью фрименов, сказала эти слова, и они навсегда вошли в реальность… Джессика, Пауль знал это, опасалась религиозной связи между ним и фрименами. Ей, например, очень не нравилось, что и фримены, и жители грабенов, упоминая Муад’Диба, говорили просто – Он. И Джессика неустанно изучала, что происходит в племенах: посылала шпионить своих сайядин, собирала воедино их доклады и обдумывала их. Однажды она привела ему очередное изречение Бене Гессерит: «Когда религия и политика едут в одной колеснице, ездоки начинают считать, что теперь ничто не сможет преградить им путь. Тогда они убыстряют скачку и гонят все быстрее и быстрее. Они отбрасывают самую мысль о препятствиях – и забывают, что мчащийся сломя голову обычно замечает пропасть, лишь когда становится слишком поздно». Пауль вспомнил, как сидел в покоях матери – во внутренней комнате с темными драпировками, затканными сюжетами фрименской мифологии. Он сидел и слушал ее, а она, как всегда, ни на миг не прекращала следить за окружающим – даже когда не поднимала глаз от пола. В уголках губ появились морщинки, но волосы по-прежнему блестели полированной бронзой. Широко поставленные глаза, правда, потеряли свой зеленый цвет – их уже залила синева ибада. – Религия фрименов простая и вполне практическая, – заметил он. – В вопросах религии ничего простого не бывает, – остерегла Джессика. Но Пауль все еще ощущал угрожающее им обоим темное будущее впереди, и внезапный гнев снова обжег его. Он, впрочем, ответил только: – Религия объединяет наши силы. В этом ее смысл. – Да ведь ты нарочно культивируешь здесь этот дух, – обвиняюще произнесла Джессика. – Ты просто не прекращаешь внушать им это! – Ты меня этому и научила, – парировал Пауль. Они в тот день много спорили. То был еще день обряда обрезания маленького Лето. Пауль понимал некоторые причины недовольства матери. Она, например, так и не смогла принять его раннюю женитьбу на Чани. Но, с другой стороны, Чани родила сына Атрейдеса – и Джессика не сумела оттолкнуть вместе с матерью и ребенка. Под его взглядом Джессика наконец неловко пошевелилась и проговорила: – Ты меня, наверно, считаешь плохой матерью. – Что ты! – Я же вижу, как ты смотришь на меня, когда я с твоей сестрой. Но ты не понимаешь. Она… – Да нет же. Я знаю, почему Алия так отличается от всех, – пожал он плечами. – Она была еще частью тебя, она жила в тебе, когда ты изменила Воду Жизни. И она… – Что ты можешь об этом знать! Пауль внезапно почувствовал, что не может выразить словами видения, пришедшие к нему извне времени, и сказал только: – В общем, я не считаю тебя плохой матерью. Она, заметив, как он расстроен, наклонилась к нему: – Послушай, сын… – Да? – Я все-таки люблю твою Чани. И принимаю ее. …Да, все это было на самом деле. Это была реальность, а не видение – незавершенное, готовое измениться в родовых корчах при появлении на свет из древа времени… Эта уверенность помогла ему крепче ухватиться за мир. Кусочки реальности начали проникать сквозь сон в его разум. Внезапно он осознал, что находится в хайреге – пустынном лагере. Чани поставила палатку на самом мелком песке – чтобы было помягче. Значит, Чани рядом. Чани, его душа, его Сихайя, Чани, нежная и прекрасная, как весна Пустыни. Чани, только что вернувшаяся из пальмовых рощ юга. Теперь он вспомнил и одну из песен Пустыни, которую она спела ему перед сном. О душа моя! Не стремись этой ночью в рай – И, клянусь тебе Шаи-Хулудом, Ты придешь туда, Покорившись моей любви. А потом она пела ту песню, которую поют влюбленные, когда идут, взявшись за руки, по пескам; и ритм ее был точно песок дюн, осыпающийся под ногами. Расскажи мне об очах твоих, И я расскажу тебе о сердце твоем. Расскажи мне о стопах твоих, И я расскажу тебе о руках твоих. Расскажи мне о снах твоих, И я расскажу тебе о пробужденье твоем. Расскажи мне о желаньях твоих, И я расскажу тебе о том, В чем нуждаешься ты. В соседней палатке кто-то перебирал струны балисета. И он вспомнил Гурни Халлека; он как-то заметил лицо Халлека, мелькнувшее в отряде контрабандистов. Но Гурни его не видел – не мог видеть и даже слышать о нем, чтобы даже случайно не навести Харконненов на след убитого ими герцога. Впрочем, манера игравшего быстро подсказала ему, кто это на самом деле: Чатт-Прыгун, командир федайкинов – бойцов-смертников, охранявших Муад'Диба. Мы – в Пустыне, вспомнил наконец Пауль. В Центральном эрге, куда не заходят харконненские патрули. Я здесь, чтобы пройти пески, подманить Подателя и самому взобраться на него – чтобы стать наконец настоящим фрименом. Теперь он почувствовал маулет и крис на поясе; физически ощутил окружавшую его тишину. То была та особая предрассветная тишина, когда ночные птицы уже смолкли, а дневные создания не возвестили еще о своей готовности встретить своего врага – солнце. |