Книга Гномон, страница 132 – Ник Харкуэй

— Другие должны, но не я.

— Да, у тебя есть Алкагест, но ты не знаешь, как им воспользоваться. Будешь испытывать свою магию на собственном сыне? Воскресишь его бесформенным или оставишь в Аиде половину его души из-за спешки?

— Твой лик — обман. Зачем мне верить твоему голосу?

— Это риск.

— Ты сказал, что он разорвался.

— Не все ли разрываются?

— Ты сказал, что он брошен на океан Апейрон.

— Ты знаешь мой ответ.

— Но я его не понимаю.

— Твоя история трогает мое сердце.

— Я могу тебе приказать.

— О да. В этом суть.

— Почему?

— Ты обладаешь бесконечной силой, но конечными познаниями. Ты не знаешь, в какие рамки поместить свои допущения, чтобы достичь цели; ты не знаешь природу смерти и потому не способна легко ее развеять. Приказ, отданный без уверенности, не исполняется. Я владею знанием, которого тебе недостает. Ты можешь мне приказать, но в этом кроется рекурсивная вероятность ошибки. Если бы ты знала, чего от меня требовать, тебе не была бы нужна моя помощь. Более того, твой риск возрастает, ибо я ищу способ отомстить за твое превосходство.

— Я могу пожелать стать мудрее.

— Если только уже знаешь, в чем заключается мудрость. Изменять собственный разум всегда нелегко. Ты могла бы, конечно, пожелать знаний, но при этом можешь случайно сотворить вещи несуществующие, чтобы о них узнать. Зверей. Людей. Миры.

— Абсурд.

— О да. Не могу себе представить ни одного варианта, где бы ты случайно создавала предмет вселенской важности. Лгу ли я? Точно собираюсь. Да. Да, на самом деле лгу.

— Так было прежде.

— Верно. Только представь, чего ты сможешь добиться теперь. О, сколько возможностей. Голова идет кругом.

— Значит, мы заключим сделку?

— Да.

— Я потребую жеста доброй воли.

— Апейрон безграничен. У него нет ни берегов, ни дна. Нет и волн, поскольку нет различия между морем и небом. Но он также невидим, ибо вездесущ. Апейрон, Флегетон, время, пространство — в конечном итоге их разделяет лишь мысль. Все прочее — тщета.

— И это говорит демон в оперении павлина.

— Это оперение — последствия выбора, но не сам выбор. Демон? Думаю, да. Имя мне легион, но и тебе тоже. Хорошо, я покажу тебе дверь в обмен на свитки, и ты воскресишь мертвого. Которого из них — твое дело.

Будь на кону любая другая душа, я бы колебалась.

— Свитки и точные инструкции для исполнения моей задачи.

— Мне не дано помогать срезать углы.

— Пусть тогда будут вещие наставления.

— Возмутительно размытые.

— Точные и доступные дешифровке без сумасшествия.

— Сложные. Темные.

— И твое имя из твоих уст, чтобы я могла призвать тебя в час нужды.

— Я был охотником, заглянул в пруд и увидел себя. Мое отражение было оскорблено. Я был наследником, змеем, а ныне я изгнан. Или загнан. Трудно сказать.

— Я сказала «имя», а не «автобиография».

— Увы, невозможно. Я разрываюсь.

— Не все ли разрываются?

— Было бы смешней, если бы ты знала, что это значит.

Я всматриваюсь в демона глазами, которые были у меня во сне, но на его костях — мешанина знаков, которые не могут быть словом.

— Тогда имя, о котором мы условимся и на которое ты откликнешься.

— Тогда я буду Quaerendo.

— Я не буду так тебя звать.

— Предложи что-нибудь.

— Как насчет Всезнайки?

Демон смеется:

— О да. Хорошо. Входи в дверь. Аид — шкатулка с секретом, пятисоставной замок, к которому требуется множество ключей, ключей слов и ключей крови, а также вкус твоей души. То, что у тебя есть; то, что ты знаешь; то, что ты есть, и последние два нужно проверить дважды, ибо пять доказательств открывают Пентемих. У каждого уровня охраны своя цена: Коцит, Стикс, Лета, Ахерон и Флегетон. Ты должна пересечь пять рек Аида и свершить свою волю в отведенном тебе месте.

— И я снова получу сына?

— Это твой путь. Я не могу сказать, что ты обретешь в конце. Много уготовано для тебя; нечто ты должна совершить. Ты — поворотная точка в этой войне, Афинаида Карфагенская. Я бы дал тебе воскресить мертвого, но есть силы: приспешники, судьи и свидетели, власти и морфосмиты, которые объединились против меня. Более того, они поставили меня против того, что я ныне хотел бы обрести. Они вглядываются и приходят в смятение. Окончание твоего пути — их погибель. Или моя.

— Чушь. Я — мать, что ищет своего сына, вот и все.

— Ты несешь Алкагест. Вчера ты была матерью, и это, вероятно, было не важно, хотя мне кажется, что выносить жизнь внутри и вывести ее наружу — первичное определение божественности. Ныне твои шаги приводят в движение десять тысяч миров. Твой гнев рождает новые солнца во тьме внешней. Ты творишь миры и их разрушаешь.

— Я ничего такого не делаю!

— Похоже, ты говоришь правду. Нужно ли проверять? Прежде ты растила волосы и ногти, заживляла порезы на пальцах безо всякого волевого решения. Грудь твоя поднималась и опадала — без спроса и наставления твоей воли. Алкагест подобен твоему сердцу. Он исполняет свое предназначение, даже когда ты спишь.

— И как мне использовать Алкагест?

— Не тебе его использовать. Не магия, но божественность — состояние, а не действие. Это первое таинство. Он в тебе и во всем, что ты делаешь. Положись на богиню и поверь, что все будет хорошо. Исполнение Алкагеста предрешено другому.

— Но он во мне?

Всезнайка поднимает тонкие пальцы к потолку, словно говорит: «Знания и разговор с демоном в горящей библиотеке, которой не существует. Если тебе нужно нечто еще более магическое, попробуй его хотя бы придумать».

Но мне этого мало.

— Чертог Исиды — обман.

Демон цокает языком:

— Он был картой без страны. Ныне страна творится у тебя под ногами: ты стоишь в огне, но не сгораешь; ты приказываешь духу и промышляешь путь в царство мертвых. Если у тебя нет Алкагеста, ты очень неплохо без него обходишься.

Я сваливаю свитки на стол и чувствую легкую дрожь от падения каждого. «Великое колесо» Эмпедокла. «Трактат о наименовании гор» Пифагора. «Эннойя и Хокма» Симона Мага. Три, пять, десять, больше — из-за пояса, из-за пазухи. Еще по одному с каждой ноги. Я плачу за своего сына тысячелетним знанием, книгами, которые принесли бы благо всем живущим на земле. Тайная «Книга Огдоады» Аполлония. Я чувствую последний свиток у поясницы. Его можно оставить себе.