Онлайн книга «Там, за чертой блокады»
|
– Ой, Витька! Вернулся! Неужто выгнали из школы?! Вот хорошо-то! А то мы замучились без мужиков… Она говорила громко, и Стогов ее перебил: – Да тихо вы! Ребята еще спят. Он стал помогать ей быстрее выгнать громко блеющих овец на улицу. – Ну как вы тут? – Да бабы на меня всей деревней злятся. Сухорукий хотел было забрать меня снова в колхоз. Да я не могу без вас: привыкла, как к родным. Наверное, на всю жизнь. – Ну, я пойду, посмотрю все, – сказал он, закрывая калитку за женщиной. Виктор направился к конюшне. Там должна стоять его Цыганка. Раньше он никогда не подходил к ней без лакомства: корочки хлеба, морковки, репы, капустной кочерыжки. Но сейчас у него ничего не было. Вспомнив об этом, он почувствовал, что голоден, съев за сутки всего две морковки, вытащенные из грядки, и повернул к кухне. Привыкшая в такую рань к одиночеству, повариха Польди испугалась, увидев на пороге человека. Но, присмотревшись, обрадовалась: – Витька! Чертов сын! Откуда тебя принесло? Вернулся? – Тетя Поля, я со вчерашнего утра еще ничего не ел. – Да ты с ума сошел! Неужто не хватило продуктов? А я ведь говорила и Нелли Ивановне, и тебе, балбесу, чтобы взяли еще пару банок тушенки. Не послушали. Садись. Пока разогреваю перловую кашу, выпей молока с хлебом, а я пока дровишек наколю. – Нет! Это моя работа! Он залпом выпил молоко, пару раз откусил хлеб и, положив ломоть в карман, пошел к сараю. Его топор, острый, как у Никитича, хранился под потолком, на балке. Раскалывая кругляки, Виктор чувствовал вину за то, что он, здоровый парень, сидит за партой, в то время как несколько женщин надрываются, таская воду, заготавливая сено, дрова, выкапывая картошку. Он пытался представить себе встречу с ними, их молчаливое неодобрение. И их наверняка если не словом, то взглядом поддержит председатель Никитич. А может, и упрекнет беззлобно, обозвав дезертиром. Здесь, среди кучи поленьев, его и застала Нелли Ивановна. – Виктор! Постой, отдохни! Дай-ка я на тебя погляжу, Ломоносов ты наш! – Здрасте, Нелли Ивановна! – Он постарался держаться как можно солиднее и серьезно посмотрел на директора. – Я больше никуда не поеду и учиться не буду. Остаюсь! – Постой, постой, ты, часом, не белены ли объелся? Может, это договоренность со Спичкиным? Мало я натерпелась от ваших проделок в Ленинграде, побегов на фронт и других фокусов! Теперь все повторяется, только на сибирской почве. – А при чем тут Спичкин и какая-то почва? Я это сам решил. Хотите, дам расписку? – Какую расписку? – Ну, что я добровольно отказываюсь дальше учиться, не хочу и все прочее. Хочу работать! – Давай! Прямо сейчас и пиши. Идем в кабинет. Не на бересте же создавать такой важный документ. Виктор подхватил курточку и направился следом за директором. Нелли Ивановна молча вырвала лист из тетради, придвинула чернильницу-непроливайку, достала из стола ручку и отошла к шкафу. Так же молча сел за стол Стогов и задумался. – А как написать: «расписка», «заявление» или «рапорт»? – Ну, время военное, пиши «рапорт». – А «рапорт» как пишется: через одно «п» или два? – Через три! Ты ведь считаешь себя грамотным и учиться больше не хочешь! И вообще, не задавай вопросов, пока не закончишь! Через пять минут Виктор встал. – Можно идти? А то мне надо с дровами закончить и воды навозить: сегодня баня. – Погоди! Это документ, и я должна наложить резолюцию. Директор взяла листок, на котором корявым почерком со сползанием строк вниз было выведено: Я Стогов заевляю что в Асино учится не хочу. В крайнем случае могу учится здесь в Ягодном в 7 классе. Виктор С.
– Ну что ж, судя по ошибкам, тебе действительно учиться в Асино не стоит. Чтобы нам не было за тебя стыдно. А теперь ознакомься с моей резолюцией. – Директор на минуту присела к столу. – На, читай! Стогов взглянул на листок, а потом на Нелли Ивановну. Поскольку руководимый мной детский дом предназначен для детей дошкольного возраста, передать Стогова В. (14 лет) в Воронопашинский школьный детдом. Лялина Н. И.
– Как это – в Воронопашинский? – Виктор почувствовал холодок, пробежавший по спине. – Я же хочу остаться работать для наших ребятишек. – На работу тебя принять я не имею права: лет мало, а воспитанником ты уже быть не можешь. Вот так! Как говорили древние, «Терциум нон датур!» – «Третьего не дано!». Ты матери сам расскажи о своем решении и моей резолюции. Я не могу: мне жалко ее огорчать. – Ну, Нелли Ивановна, я же хотел как лучше. – Когда тебя направляли учиться в Асино, мы и думали сделать «как лучше», только ты своим скудным умом не понял этого. Да, нам без тебя труднее стало, но мы пошли на эти жертвы во имя твоего будущего. Ищем и найдем выход из трудного положения. Мне обещали прислать двух бывших осужденных, отсидевших срок и согласных ради ленинградских детишек остаться работать. Да и сами, слава богу, многому научились. Я вот роды принимала у твоей Цыганки. – Что, у нас теперь жеребенок есть? – Да, ему уже трое суток. Лошадь твоя – тебе и нарекать младенца. – Так я побегу в конюшню! – Постой! А как быть с твоим «рапортом»? Виктор смутился. – Я сегодня утром видел, как тетя Поля собиралась колоть дрова. Мне стало стыдно, ведь это была моя обязанность! Вот и решил. – Тетя Поля! Все воспитательницы сейчас колют дрова, даже Вероника Петровна, и ничего, говорит, кровообращение стало лучше, а уж аппетит и подавно. Я заявление твое сберегу, правда с новой резолюцией: «„Умного судьба ведет, а дурака тащит“. Добровольно беру на себя тяжкую обязанность тащить В. Стогова, пока не поумнеет». Сегодня же отправляйся назад. Ты как же ночью-то шел? Наверно, страшно было? – Не! – обрадованно выпалил он, потом добавил: – Немножко. Можно я рогатку сделаю? В Ленинграде мы с Валеркой во дворе были чемпионами по стрельбе из рогатки. Спокойнее все-таки будет идти. – Влетало, наверное, за это? – Еще как! Но все равно делали. – Сделай, но никому не показывай. …Открыв дверь конюшни, Виктор вдохнул терпкий лошадиный запах, такой родной и знакомый, и кинулся к стойлу Цыганки, но та, вдруг прижав уши, резко повернулась задом и, подпрыгнув, выбросила задние ноги. Левое копыто едва не задело нос Стогова. Он опешил. – Ты что, сдурела?! Цыганка! Это же я! |