Онлайн книга «Кровавый путь»
|
– Конвойники парнишку все равно бы замочили сами, и остальных на нас свалят. – Как на нас? – словно бы не понимая, тихо прошептал Сема. – Вот так, на нас! Ведь им это выгодно. – Так куда мы побежим, Грош? – Как куда – домой, в Москву. – Мы же сейчас хрен знает где, небось, Свердловск еще когда проехали. – Свердловск, Свердловск.., далеко он сзади остался, к Иркутску подъезжаем, но и сюда ходят поезда, самолеты летают. Пушка у нас есть, доберемся как-нибудь. – Да зима, холод! – Какая на хрен зима! Весна давно, – сказал Грош и словно бы взвесил автомат на руках. – А эти что? – вплотную подойдя к Грошу, спросил Сема. – Кого ты имеешь в виду? – Ну, те, что там, кого этот пострелял? – А что нам про этих конвойников вонючих думать, ноги надо уносить. – А молодых с собой возьмем? Грош задумался. Два молодых парня, широкоплечих, с крепкими накачанными шеями, с огромными кулаками, изумленно смотрели на все происходящее, не зная, что им предпринять. – Думаю, можно взять их с собой. Не помешают, пригодятся в дороге. – А может, ну их? – сказал Сема. – Может, и ну их. Правда, заложить могут. Заложите? – посмотрел на парней Грош, поводя стволом автомата. – Мы? Нет! Никогда! – С нами пойдете? – Да, пойдем, – сказал тот, что был чуть повыше. – Конечно пойдем! – Сроки у вас небольшие и если что, то вам, соколики, накрутят на всю катушку, уж будьте спокойны. Пошли, возьмем оружие, харчи, надо быстро, – заторопил Сему Грош. Вперед, быстрее! – Не пойдете, вас конвойники прикончат. И заключенные двинулись по узкому проходу туда, к купе, где лежали расстрелянные Василием Башметовым его же товарищи. * * * Начальник конвоя узнал о побеге ровно через час. Узнал случайно. Могло пройти и два часа, и три, если бы командиру роты не пришло в голову пойти проверить, как несут службу его подчиненные, конвойники, скорее всего, он оставался бы в неведении до самой остановки. Но так уж случилось. У командира роты капитана Свиридова, человека опытного и видавшего многое за свою долгую службу, перехватило дыхание, когда он увидел, что творится в купе третьего вагона. – Ну, бля! – единственное, что он смог выдавить из себя. – Да.., товарищ капитан. – Ну… Минут через десять прозвучал сигнал тревоги и все конвойники были подняты в ружье. Поезд за этот час успел пройти около девяноста километров. Заключенные, находившиеся в вагоне, из которого совершен побег, были допрошены жестоко – так жестоко, как, возможно. Их не пытали так изощренно, даже в следственном изоляторе. И заключенные, естественно, проговорились, сказали, когда именно услышали выстрелы. И капитан Свиридов выяснил, побег четырех заключенных, неизвестно как выбравшихся из своей камеры, совершен на двести девяносто седьмом километре. За окнами начинался неспешный рассвет. – Вот бля.., вот бля… – приговаривал капитан Свиридов и, грязно матерясь, отдавал распоряжения. Еще через два с половиной часа, когда окончательно рассвело, на двести девяносто седьмом километре кружили вертолеты. А заключенные – Грош, Сема и их молодой кореш уходили по последнему весеннему снегу к реке. Своего четвертого приятеля, с которым случилось несчастье, они оставили под насыпью железной дороги. Когда заключенные выпрыгивали из вагона, первым совершал прыжок Грош, за ним Сема, а уж потом молодые. Одному из них не повезло, он сломал левую ногу. Когда Грош и Сема нашли его, из голени торчала острая кость, пробившая ткань брюк. Молодой парень корчился, на побелевших губах, потрескавшихся и искривленных, выступила кровавая пена. – Не бросайте меня! – взмолился заключенный. – Не сцы, не бросим, – сказал Сема и посмотрел на Гроша. Тот пожал плечами. – Куда его тащить, нам самим надо ноги уносить. Его не спасем, а сами погибнем. – Братки, братки… – взмолился парень, скребя пальцами крепкую, как засохший бетон, корку снега. На снегу виднелась кровь. – Не бросайте меня, не бросайте! Спасите! Я буду молчать! – Конечно, будешь молчать… – кровожадно сузив глаза, пробормотал Грош. – Давайте возьмем! – попросил второй парень, поглядывая то на Гроша, то на Сему, понимая, что его слово здесь ничего не решает, но не хотелось ему брать грех на душу самому. На своего приятеля-подельщика он смотреть боялся, вернее, не хотел встречаться с ним взглядом. – Придется тебя бросить, придется, – сказал Сема, – ты уж нас прости, кореш, но с тобой мы далеко не уйдем. Понимаешь, не уйдем! А нам надо отсюда выбираться. Ты бы сам так сделал. Заключенные смотрели на огоньки удаляющегося поезда, слышали грохот вагонов. – Не бросайте, не бросайте! Хоть закурить дайте! Сигареты оставьте. – Закурить – это пожалуйста, – буркнул Сема, вытряхивая из пачки сигарету, долго на ветру раскуривал ее. Лишь после того, как сделал несколько затяжек и сигарета уменьшилась на половину, он сунул окурок в трясущиеся пальцы раненого заключенного. – Вот, на, покури. Тот судорожно затянулся, закашлялся. – Не бросайте меня, хлопцы, не бросайте… – А ты как бы себя повел? – пробормотал Грош. – Небось, сделал бы ноги? – Я же замерзну. – Не бойся, не замерзнешь, – сказал Грош. – Вернее, замерзнуть-то ты замерзнешь, но не почувствуешь уже ни холода, ни боли – ничего не почувствуешь, – и его правая рука передернула затвор автомата, досылая патрон в патронник. Щелчок механизма был мягкий, но отчетливый, словно сломалась ветка, – Не надо… Не надо… – Нет, надо, кореш, надо. Так будет спокойнее. Нам так будет спокойнее и тебе лучше. Грош выстрелил почти в упор, буквально на пару сантиметров не донеся ствол «Калашникова» до головы парня и тут же отпрянул. Тот зажмурил глаза и с каким-то странным, растерянным выражением встретил свою смерть. Пуля вошла в висок. Заключенный несколько раз дернулся. – Ты снял бы с него сапоги, переобулся бы, а то обувка у тебя никудышная, – голосом знатока сказал Сема, обращаясь к молодому заключенному, который стоял в стороне по колено в снегу. – А, что… – пробормотал тот, словно бы не понимая. – Сапоги с него сними, придурок, да надень. В своих долбаных кроссовках ты далеко не уйдешь. – А, понял… – Если понял, то делай. |