Онлайн книга «Завтра вновь и вновь»
– Ты начал кричать на кухне, перепугал девчонок, – говорит Гаврил. – Бился головой об стену. Совсем слетел с катушек. Кровь была повсюду. – Гаврил, я в норме… – Я набрал твоего знакомого врача, Симку, но когда ты успокоился, перезвонил ему и сказал, чтобы не приезжал, и он полчаса меня материл за то, что я подсунул тебе наркоту. Он все равно хочет на тебя взглянуть, но я не сообщил ему свой адрес. – Кажется, я никогда не видел твою квартиру такой тихой. – Чуть позже несколько девочек придут поработать, – говорит он. – Можешь зависать здесь, сколько хочешь. Вряд ли тебе стоит пугать народ на улицах, в таком-то состоянии. – Мне просто нужно немного прийти в себя. Гаврил достает из холодильника две бутылки энергетического напитка и протягивает одну мне со словами, что я должен выпить обе. Одна мысль о том, чтобы проглотить напиток, вызывает тошноту, но я пью. – Пей, – говорит он. – Тебе нужна жидкость, брательник. – Гаврил, мне нужно тебе кое о чем рассказать. – Говори. – Та работа на Уэйверли вышла боком. Женщина, которую я выслеживал. Все пошло прахом. Я рассказываю ему про Уэйверли, о Доме Христа в Питтсбурге, где я выслеживал Тимоти и Ханну Масси. Рассказываю о рисунках Тимоти с мертвыми женщинами, о копах, приходивших к Куценичу. Рассказываю, как у меня отняли Терезу. Он ошеломлен тем, во что я впутался. Потирает руки и качает бритой головой, теребит щетину на подбородке, расхаживая по комнате. – Ну ты и вляпался, – изрекает он. – Послушай, Гаврил, это важно. Я собрал доказательства, связывающие доктора Тимоти Рейнольдса со смертью Ханны Масси. Если со мной что-нибудь случится, ты должен выложить их в сеть. Под фальшивыми именами мы открываем анонимное облачное хранилище, связанное шифрованным соединением с сайтом-зеркалом, и запоминаем пароль. Так будет легко найти документы, которые я положу в хранилище, но невозможно отследить, кто их скачает. Я копирую файлы об убийстве Ханны. Гаврил достает из холодильника бутылку водки «Сорокин» и наливает себе. Потом предлагает и мне и смеется, когда при мысли о выпивке меня передергивает. – «Сорокин» тебя оживит, каким бы убитым ты себя ни чувствовал, – уверяет Гаврил. – Я уже должен быть покойником, – говорю я. – Они убьют меня, Гаврил, потому что я нашел тело, но ведь я ни при чем, совершенно ни при чем… – Ты не умрешь, мы все разрулим, вычислим, как поступить. – Я знаю, как поступить. Мне нужно восстановить Терезу в Архиве. Нужно помочь Ханне… Региональный код моей Начинки отличается от кода того канала, по которому Гаврил смотрит футбол из Праги, и речь комментатора кажется белибердой. Гаврил осушает первую рюмку водки и наливает себе вторую. – Доминик, ты знаешь, что я тебя люблю, но иногда ты меня поражаешь. Ты думаешь о мертвой девушке, но при этом вспоминаешь о жене. У тебя навязчивая идея, Доминик. Ты помешался на своем горе. Отпусти ее, Доминик, забудь о ней. Заляжем на дно, и эти люди о тебе забудут. – Я не могу позволить ей просто исчезнуть. – И сейчас ты способен думать только об этом? Когда ты по уши в дерьме? – Глаза Гаврила внезапно затуманиваются, когда он опрокидывает в себя водку. – Тереза умерла, но ты должен жить. Я здесь. У тебя есть семья. Нам нужно жить дальше. – Я знаю. Знаю… – Ни хрена ты не знаешь, – говорит он. Я никогда не видел его таким, на грани взрыва. Он наливает себе еще водки, и его рука дрожит, а водка расплескивается по столу. – Ты чуть не дал дуба у меня на кухне. Из-за передоза, мать твою. А теперь рассказываешь, в какое дерьмо вляпался? Да во что ты превратил свою жизнью, мать твою? – Хватит уже, – отвечаю я. – Да еще меня втянул. Дал мне файлы о той мертвой девчонке, из-за которых и меня могут прикончить, а все потому, что ты помешался на своей мертвой жене и какой-то гребаной мертвой девчонке, причем даже незнакомой. – Да пошел ты… – Нет, ты, Доминик. Пошел ты. Все это случилось десять лет назад. Хватит уже. Открой глаза, мать твою. Ты можешь работать со мной, сам знаешь. В любое время, только скажи, и я дам тебе работу мечты, каждый день будешь иметь дело с красивыми женщинами. А ты что делаешь? Путаешься с этими людьми из-за их обещания, что они позволят тебе жить в прошлом. – Все куда сложнее, – уверяю я. – Иди к копам, мать твою. Ничего тут сложного нет. – Я же сказал, почему не могу пойти к копам. Сказал, что копы сделали с Куценичем. – Все копы? Эти люди работают со всеми копами, мать твою? – Гаврил… Он хватает меня за грудки, и ткань с треском рвется, а Начинка выплескивает все допы: группа поддержки «Редскинз» разукрашивает комнату желто-алым калейдоскопом из ног, улыбок до ушей, развевающихся волос и сверкающих золотом помпонов. – Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, мать твою! – орет он. – Одолжи мне хотя бы другую футболку, прежде чем дашь пинка под зад. – Вот, мать твою, – смеется Гаврил. Он дает мне кардиган – прикрыть футболку с допами. Говорит, что знает людей, которые могут пустить в сеть мои доказательства, если до этого дойдет, людей из желтой прессы, охотников за настоящими преступлениями и грязными смертями юных девиц, но мы оба знаем, что угроза разоблачения перед широкой общественностью может защитить лишь ненадолго, а скорее, только усугубит положение. – Ты должен отыскать Болвана, – говорит – Гаврил. – Да пошел он. Болван забрал у меня Терезу. – Нужно мыслить рационально, – говорит Гаврил. – Думай. Судя по тому, что ты мне рассказал, он не работает с Тимоти или Уэйверли. Он может знать, как тебя защитить, как от них спрятать. Или хотя бы подкинет пару идей, как их одурачить. Как там у Фроста? «Сомнений нету у меня: огонь опаснее, чем лед». Верно? – Да. – Если ты сумеешь его выследить… забыл это слово… В шахматах это называют rošáda… АйЛюкс подхватывает слово и тут же предлагает варианты перевода. – Рокировка, – подсказываю я. – Именно. Лучше всего атаковать через защиту. Рокировка. – А если я найду Болвана, то смогу и вернуть Терезу… Гаврил щелкает костяшками пальцев и делает глубокий вдох. – Может, и это тоже, – соглашается он. Гаврил выспрашивает подробности, хочет, чтобы я все еще раз повторил. Хочет вызнать все про Чжоу. Одинаковая ли она каждый раз, когда я с ней встречаюсь, или меняется. Может, разные прически и разная одежда? Что еще я могу добавить обо всех тех часах, что провел с ней, в особенности о тех «необычных часах», как он их называет, когда она говорила что-то отличающееся от прежних слов, по-другому двигалась или делала что-то другое. |