Книга Никто не уйдет живым, страница 66 – Адам Нэвилл

– Кажись, у нас политилен закончился, – сказал он сквозь улыбку. Должно быть, они использовали последний рулон на Маргариту и Райана. – Пойду добуду чуток у того тюрбанника в лавке.

– Ты што, на улицу пойдешь? Может, не надо?

– Ты! – игнорируя сомнения Драча, Фергал ткнул грязным указательным пальцем в лицо подельника. – Жизнью за нее отвечаешь, усек?

Фергал, вышагивая, покинул комнату. Она слушала, как удаляется стук его шагов по коридору к лестнице, а затем – как они грохочут и скрипят по ступенькам.

Драч смотрел на нижнее белье, одежду и обувь, кучей сваленные на кровати, с таким унынием, словно созерцал обломки труда всей жизни, надежд и мечтаний после биржевого краха.

В конце концов он нарушил мрачное молчание.

– Знаешь, поди, зачем ему политилен нужен, э? Думаю, знаешь. А у тебя все могло бы быть так классно. И у Светланы. И у Маргариты. Она мне нравилась.

При упоминании покойной Маргариты у него на лице проступило мечтательное выражение, и Стефани захотела его смерти так сильно, что ей пришлось заскрежетать зубами, чтобы подавить крик животной ярости.

Драч прошелся по комнате, проверил коридор снаружи, чтобы убедиться, что Фергал ушел. Он вглядывался в мрачный, уродливый дом, пока не услышал, как вдалеке закрылась входная дверь. Потом развернулся и не спеша подошел к кровати, шмыгая носом. Уселся в нескольких футах от Стефани, чтобы она не могла до него дотянуться, достал пузырек с кислотой из кармана куртки и поставил его на кровать возле своего бедра. Поджав губы, поиграл с крышкой бездельным пальцем.

– Нечего сказать больше, да? Знаешь, он и вторую, типа, завалит. Светлану. Это неправильно. Твой мужик сам напросился. Это честно. А вот девки. Это ваще ни в какие ворота, типа. Они хорошие бабки зашибали. Они никого не трогали.

Возможно, это было запоздалое желание пробудить в ней симпатию. Объясняя, что убийство невинного парня Стефани было оправдано, Драч, наверное, пытался перетянуть ее на свою сторону, показав сочувствие к девушке, которую забили до смерти, и к ее подруге, которая сейчас была привязана к кровати наверху, чтобы ее насиловали чужаки. Даже после всего этого у меня есть сердце, типа. Стефани проглотила свой гнев, но он все равно поднимался, бурля, вверх по пищеводу.

– Он с открытыми глазами спит, – сказал Драч, как будто эта мысль только что пришла ему в голову.

Она видела его лицо в зеркальных дверях шкафа. В таком задумчивом настроении Драч выглядел старше, на лице проступили морщины, а густые юношеские кудри одновременно подчеркивали и ухудшали действие возраста, жестокости и злобы, которые он скрывал за напускным поведением уличного болтуна и молодежной одеждой.

Погрузившись в воспоминания, он не замечал, что Стефани изучает его в отражении. Но проявление задумчивости не смягчило его жесткое лицо; она лишь заставила его выглядеть жалким и озадаченным. Стефани сомневалась, что его может оправдать хоть что-то. И если он когда-то будет казаться перевоспитавшимся, это тоже будет лишь притворство с целью добиться желаемого.

– Ты видала такое когда-нибудь? Я нет, даже в тюряге, типа. У него и глаза уже ненормальные. Все красные и жуткие. Она в нем. Эта штука. Ему ко врачу надо. – Он усмехнулся. – Но мы не можем по докторам шляться, потому что, типа, плохо себя вели.

– Он сумасшедший. И он тебя ненавидит. – Стефани заговорила впервые с тех пор, как они вытащили ее из квартиры на первом этаже.

Драч вздрогнул при звуке ее голоса, словно ему отвесили подзатыльник. Пришел в себя, соскользнул с кровати и подошел к окну. Вцепился руками в щеки.

– Бляха-муха, – пробормотал он. Потом, не оборачиваясь, спросил ее: – Какая она, типа? Эта хрень внизу? Ты там была, скажи мне.

– Сам узнаешь. Скоро.

Драч скорее дернулся, чем обернулся к ней.

– А? Ты чего несешь, типа?

Стефани наслаждалась улыбкой, расплывающейся по ее лицу.

– Думаешь, политилен только для меня?

– За языком следи. Я повторять не буду.

– Скажи мне, что ты о ней знаешь. А я расскажу, что знаю я.

Его лицо отчетливо задрожало от злости.

– Никаких сделок. Никакого «Ты мне што-нибудь скажи, и я тебе што-нибудь скажу». Ты с кем, по-твоему, дело имеешь?

– С трупом. Так что иди на хер. Думаешь, мне хочется смотреть на твою уродскую рожу, козел? Меня уже нет. Я осталась там, внизу, с ними, с ней. Мне плевать. Но когда я уйду, я не желаю чуять твою вонь.

Последние живость и цвет улетучились с лица Драча.

Стефани пожала плечами:

– Думаешь, я боюсь умереть? То, что будет после, страшнее. Но я готова. А ты – нет. Он не может сделать со мной ничего хуже того, что было внизу. Что я видела. Что будет после. Но ты… ты и наполовину готов не будешь. Будет плохо, Драч. Тебе будет очень плохо. Я только хотела бы это увидеть. Может, и увижу.

Драч сглотнул. Он начал смотреть на нее так же, как поглядывал на Фергала, когда его подельник упоминал квартиру на первом этаже или намекал на то, что было внутри нее.

– Иди в жопу.

Слова вышли у него изо рта без какой-либо силы или резкости; тон испуганного и забитого человека. Он торопливо подошел к выходу, как будто собирался выскочить наружу, но замер в дверях, боясь ослушаться Фергала. И, возможно, ему некуда было бежать.

– Ты тоже пленник, Драч. Ты никуда не уйдешь. Только не после того, что здесь случилось. После того, что ты сделал.

– Ничего я не сделал.

– О, сделал. Ты стоял рядом и позволял ему убивать. Ты снабжал его жертвами, помогал ему, покрывал его. Никто не поверит, что ты чем-то отличаешься от того, кто нанес последний удар.

Она подумала о Райане и чуть не потеряла голос. Неожиданный укол скорби удивил ее так сильно, что она сбилась с мысли.

Драч перестал расхаживать и нарушил тишину, отчаянно желая стравить давление в своем измученном и мечущемся мозгу. Ему словно нужно было заставить себя понять невозможное.

– У него всегда винтиков не хватало, но это место… бляха-муха. Эта штука внизу… она сделала его хуже. Эта штука, про которую нам Беннет рассказывал.

– Мэгги. Откуда она взялась, Драч?

– Она жила с его мамашей и папашей с тех пор, как он пацаном был. Думаю я, они все такие были. Все. Вся семья – извращенцы. Его папаша кидал девок туда… туда, к ней, типа. – Он подошел ближе. – Где ты была, што ты видела? Ты ее видела? Эту жуткую хрень. Она пыталась ко мне в башку забраться. Во сне, типа. Мерзкая хуевина. Она на меня моего же кореша натравила. Фергал с ней. Они теперь заодно. Они думают, што могут от меня избавиться!

Он расклеивался. Вся туго натянутая плоть на его узком костлявом лице, казалось, ожила дрожью, как будто что-то извивалось под кожей. Одно из век свело спазмом вокруг большого открытого глаза, оголенного страхом. А потом, словно они были приятелями, он попытался улыбнуться Стефани: