Книга Поменяй воду цветам, страница 62 – Валери Перрен

Я его ждала. Знала, что придет – рано или поздно. Знала задолго до того, как увидела Фонтанеля. Он вернулся домой на костылях, с багрово-синим лицом и двумя выбитыми зубами.

«Во что ты снова ввязался?» – спросила я, подумав, что он напился и по привычке полез в драку с другими алкашами. Необузданная жестокость была у него в крови, он часто задавал мне трепку, если возвращался домой пьяным.

«Спроси у типа, который то и дело седлал тебя за моей спиной», – рявкнул он в ответ, и эта фраза ранила меня сильнее побоев.

Слова Фонтанеля были как удар ножа в живот. Его отдубасили, он хромал, но пострадала я. Да так сильно, что боялась шевельнуться. Вспоминала свинью, которую неделю назад резали у соседа. Как же она визжала, как дрожала от ужаса и боли! А мужчины хохотали. Все вокруг провоняло смертью. В тот день мне захотелось повеситься. Впервые захотелось «покончить с этим», как говорят богатеи. Нет, вру, не впервые, но желание долго не проходило. Дольше обычного. Я даже взяла деньги, чтобы купить веревку в «Брикораме», потом вспомнила о мальчиках. Им четыре и девять лет. Как они будут жить без меня с Фонтанелем?

Я знала, что он придет и будет задавать вопросы, поняла, поймав его взгляд в коридоре суда.

В дверь постучали, и я решила, что это почтальон, потому что ждала доставку из La Redoute, открыла дверь и увидела его. У него был усталый взгляд. Я сразу почувствовала его печаль. Увидела его красоту и презрение. Он смотрел на меня, как на собачье дерьмо.

Я попыталась захлопнуть дверь, но не успела. Он ударил по ней ногой, как взбесившийся жеребец. Я могла вызвать полицию, но мне нечего было сказать легавым. С той ночи я жила в страхе. Он меня не тронул – слишком сильное отвращение испытывал, ненавидел и брезговал одновременно. Я сумела выговорить единственную фразу: «Это правда был несчастный случай, я ничего не сделала, я бы никогда не смогла навредить девочкам…»

Несколько секунд он смотрел мне в глаза, а потом случилось нечто неожиданное. Он сел за кухонный стол, положил голову на руки и заскулил. Рыдал, как малыш, потерявший в толпе мамочку.

– Хотите узнать, что тогда случилось? – спросила я.

Он покачал головой. Нет.

– Клянусь, это был несчастный случай.

Он находился в метре от меня. Я сгорала от желания дотронуться до него, раздеть, сбросить одежду и – еще хоть раз – испытать наслаждение, которое он дарил мне у камня на краю деревни. Никто из живущих на свете женщин не испытывал к себе такого отвращения, как я в тот момент.

А он, жалкий, отчаявшийся, сидел и плакал на моей грязной, запущенной кухне. Потеряв работу, я перестала заниматься домом. Я – такая ответственная. Я – виновная.

Он встал и вышел, не оглянувшись. Я заняла его место, почувствовала его аромат.

После школы отвезу детей к сестре. Она милая, гораздо добрее меня. Велю ребятам вести себя хорошо, слушаться тетю. Оставаться с ней. А вернувшись домой, куплю веревку в «Брикораме». Деньги я не потратила.

– Хотите попробовать?

– С удовольствием.

Я срываю несколько томатов-черри, и мэтр Руо тут же их съедает.

– Восхитительно! Вы останетесь здесь?

– А куда же я денусь?

– С унаследованными деньгами можете перестать работать.

– Только не это. Я люблю мой дом, мое кладбище, мою работу и моих друзей. А кроме того, кто позаботится о моих животных?

– Не шутите, Виолетта, вы должны всерьез озаботиться положением дел. Обзаведитесь собственностью, купите хотя бы небольшой дом или что-нибудь другое, где захотите.

– И снова нет! Недвижимость требует внимания, приобретешь – придется ездить навещать. Сами знаете, загородный дом или дача губят на корню идею любых путешествий. Таких, в которые отправляешься экспромтом, по велению души. Скажите, мэтр, вы представляете меня «хозяйкой поместья»?

– Простите за нескромный вопрос, Виолетта, но что вы собираетесь делать со всеми этими деньгами?

– Сколько будет сто поделить на три?

– 33,33333, стремящееся к бесконечности.

– Спасибо. Я отдам 33,33333…% «Ресторанам сердца», «Международной амнистии» и фонду Бардо ^[76]. Не удаляясь от моего кладбища, спасу хоть сколько-нибудь людей. Идемте, мэтр, пора выпить по стаканчику.

Он улыбается, берет палку и следует за мной. Мы садимся в беседке и дегустируем молодой сотерн. Мэтр Руо снимает пиджак, вытягивает ноги и зачерпывает горсть соленого арахиса.

– Чудесный сегодня день, правда, мэтр? Я каждый день пьянею от красоты мира. Смерть, печаль, плохая погода, Туссены никуда не денутся, но жизнь всегда берет верх. Утро неизбежно наступает, свет прекрасен, выгоревшая земля зарастает травой.

– Мне бы следовало посылать к вам фра́трии ^[77], которые оскорбляют друг друга в моем кабинете! Вы могли бы научить их мудрости.

– Я считаю наследство пережитком темных времен. Нужно все отдавать любимым людям при жизни. Свое время и свои деньги. Наследство придумал дьявол – так ему легче вносить разлад в семьи. Лично я не верю в посмертные дары.

– Вы знали, что ваш муж богат?

– Мой муж не был богат. Он был слишком одинок и слишком несчастен. Слава богу, что конец жизни он провел с хорошей доброй женщиной.

– Сколько вам лет, дорогая Виолетта?

– Понятия не имею. В июле 1993-го я перестала праздновать дни рождения.

– Вы могли бы начать все сначала.

– Я довольна своей жизнью.

В августе 1996-го, за год до переезда на кладбище – ха-ха-ха! – я раньше обычного покинула бухту Сормиу. Доехала поездом до Макона, там пересела на автобус, который останавливается в Брансьон-ан-Шалоне по пути в Турнюс. Мы проехали через Ла Клейет, и я издалека посмотрела на Нотр-Дам-де-Пре. Впервые, через стекло. Через несколько минут я вышла у брансьонской мэрии, с трудом сдерживая дрожь во всем теле. Ноги с трудом донесли меня до кладбища, перед глазами стоял замок, окна, белые стены. На задах я заметила озеро, блестевшее, как сапфировое море. Было очень жарко.