Онлайн книга «Циклоп и нимфа»
|
– Кого еще несет? – спросил хриплый женский голос. – Господин Дроздовский, откройте. У нас к вам важный разговор, – произнес Пушкин-младший громко. Дверь распахнулась, и поручик Гордей Дроздовский появился на пороге – в татарском расшитом халате. Босой, небритый. Увидел, кто перед ним, выпрямился. Поправил золотое пенсне на носу с горбинкой. – Чем обязан, господа, в столь ранний час? Клавдий Мамонтов принялся разглядывать его номер – на столе бутылки, бокалы, остатки снеди, мундир на кресле. В углу – что-то скомканное, какое-то белье на полу. В глубине номера кровать под бархатным пологом. А в кровати, кутаясь в простыню, восседает в подушках странное полуголое существо в золотом кудлатом парике. Седые волосы выбиваются из-под него, лицо словно из гипса, похоже на античную растрескавшуюся маску. Так это же актриса… та старуха, что играла нимфу Галатею. Вон и тулуп ее на полу валяется, и маска золотая. – Меланья Андреевна Скалинская убита в своем номере во флигеле, и ее дворовый человек Макар тоже убит, – сказал Пушкин-младший. – Вам известно об этом, поручик? – Да. Слуга гостиничный меня разбудил. Сообщил. В гостинице только об этом, наверное, сейчас и говорят. – А вы что нам скажете? – Я глубоко опечален ее смертью. Мамонтов смотрел на Дроздовского. Бледен, мрачен. И словно весь как пружина на взводе. – Позвольте взглянуть на вашу саблю, поручик. Она при вас? – спросил Пушкин-младший. – По какому праву вы задаете мне такие вопросы? – взвился Дроздовский. – Кто вы такой здесь? – В отсутствие господина полицмейстера, который вскоре прибудет, я взял на себя обязанности по розыску и дознанию, потому что дело об убийстве не терпит отлагательств. – Вы превышаете свои полномочия. Я офицер. А вы сейчас – гражданское лицо. – Поручик, я вынужден требовать от вас подчиниться, – подал голос майор. – Видите, мы все пришли к вам. Речь идет об убийстве! Пожалуйста, не заставляйте меня… – Что? – спросил Дроздовский. – Просто покажите вашу саблю господину мировому посреднику. Дроздовский повернулся, подошел к столу и взял с кресла свое оружие. Сам вытащил саблю из ножен. Мамонтов и все остальные увидели, что клинок чистый. «Ну, а кто в этом сомневался? Не окровавленный же клинок с собой в номер брать, можно почистить сначала», – подумал Мамонтов. – Когда вы видели госпожу Скалинскую? – спросил Пушкин-младший. – Третьего дня. Здесь, в гостинице. – Вы приехали сюда, в Бронницы, следом за ней? – Я следую в свой полк, господин мировой посредник. – Ваш полк квартирует в Ахтырске, насколько я слышал, Бронницкий уезд не по пути в Ахтырск. – Есть много дорог. – Вы разговаривали с госпожой Скалинской? – Да, мы светски с ней побеседовали о погоде. Буря, дороги замело. Сейчас все говорят лишь об этом, когда распогодится и можно будет снова в путь пускаться. Мамонтов вспомнил, что говорил им Савка. Как поручик Дроздовский на коленях просил руки Меланьи. А та ему снова отказала наотрез. Буря, значит… – Господин поручик, она зверски убита. Зарублена, – не выдержал он. – Вы что, не понимаете, что случилось?! Женщину, к которой вы сватались, из-за которой вы стрелялись на дуэли, убили! – Я скорблю, господин Мамонтов. Но с некоторых пор я не поддерживал никаких отношений, никакого знакомства с госпожой Скалинской, – отчеканил Дроздовский и покраснел. – Я перевернул эту страницу в своей жизни. Вырвал ее. «Лжет, – с тоской подумал Мамонтов. – Что же ты лжешь нам прямо в глаза? Герой, дуэлянт?» – У нас есть показания гостиничных слуг, – объявил Пушкин-младший. – Нам известно, что вы собирали сведения о ней и ее лакее, который… – Вы меня во лжи обвиняете? – холодно спросил Дроздовский. – А в чем еще? – У меня есть твердое подозрение, что убить ее и его могли вы, поручик. – Еще одно слово, господин мировой посредник, и я вызову вас на поединок. И вы закончите так же, как и ваш знаменитый отец. Который всегда мне нравился как поэт, однако вы совсем из другого теста. – До приезда полицмейстера я прикажу выставить у вашего номера караул, – ответил Пушкин-младший. – Впереди розыск и дознание. А там посмотрим, господин поручик, дойдет ли дело до дуэли. Это вот что? Он резко шагнул в номер, чуть не оттолкнув Дроздовского с пути. И ткнул рукой в тряпки, валявшиеся в углу на полу. Нагнулся и поднял. Рубашка. Вся грудь – в бурых потеках. – Это ваша рубашка? На ней кровь. – Это моя кровь. У меня рана на руке опять открылась. – Покажите руку. Дроздовский засучил широкий рукав халата. Рана на руке была воспаленной. «Не стал бы он такую улику у себя в комнате держать, – подумал Мамонтов. – Клинок сабли отчистил – да хоть тем же снегом, а рубашку снял и бросил в угол? Или времени не было избавиться? В сугробе под окном мы бы нашли. А печки у него в номере нет, печь в соседнем номере, там топка, а здесь только стенка печки кафелем выложена». – Господин майор, выведите господина поручика в коридор и будьте с ним и караульными. Нам надо поговорить с ней, – Пушкин-младший кивком указал на кровать, где молча восседала старая актриса – нимфа Галатея. – Наедине. Приватно. Майор сделал жест – прошу на выход. Дроздовский, как был босой, последовал за ним. Они плотно прикрыли дверь. – Как тебя зовут? – спросил Пушкин-младший крепостную актрису. – Лариса я, барин. Чайка по-гречески. А крестили Авдотьей. – Как давно ты здесь с поручиком в номере? – Давно, – старая актриса поправила сползающую простыню, прижала к шее. – Часам любви счет потерян. – Всю ночь? – Нет. Ночью мы представление давали на площади, потом нас господа офицеры в трактир увлекли. Мы и там им представляли, пили. Часу, наверное, в пятом он появился, подсел ко мне. Пьяный. Сказал, что представление наше видел еще в Москве и что я настоящая актриса. Лесть… но я… давно мне никто таких слов не говорил, барин, никто так жарко не целовал. – Кровь у него на одежде была, когда он тут перед тобой раздевался? На рубашке, на теле? – Нет… впрочем, не видела, я за пологом разделась, в кровать сразу легла. Возраст, барин, мне телеса мои скрывать надо, а не напоказ выставлять. Клавдий Мамонтов, слушая все это, тоже осмотрел рубашку Дроздовского. Явно кровь, и он сам это не отрицает. От его номера до флигеля – только через двор, он в исступлении, в пьяной горячке, ревностью ослепленный, мог и шубу на себя не надеть, так в одной рубашке броситься к ним, туда… А потом не сразу в гостиницу и трактир вернулся, мог в овраге по снегу кататься, кровь с себя снегом смывать… |