Онлайн книга «Шпиль»
|
– Да, теперь я вспомнил. Что может значить, когда человек думает лишь об одном – и не о дозволенном, не о предписанном, но о запретном? Тоскуешь и вспоминаешь, радостно и в то же время с тайным мучением… – Но о чем же? – А когда они умирают… а они умирают, да, умирают… припоминаешь то, чего никогда не было с ней… – С ней? – Ясно видишь ее, каждую черточку, среди неземного… видишь только ее одну… и знаешь, что это неизбежно следует из тою, что было прежде… Она прошептала над самым его ухом: – И это случилось с тобой? – Мне нет ни минуты покоя. И в этом – неизбежность. – Он серьезно посмотрел на нее и сказал прямо ей в лицо: – Вы, конечно, это знаете. Скажите мне. Больше я ничего не хочу. Это колдовство, да? Это непременно должно быть колдовство! Но она отодвинулась, отшатнулась от него, встала, перешла через ковер. И оставила за собою жуткий шепот: – Да. Колдовство. Колдовство. Она куда-то исчезла, а он все сидел и торжественно кивал огню. – Это предопределено. И многое еще будет погублено. Да, многое. Он вспомнил об отце Адаме, который стоял поодаль, в тени. – А вы что скажете? – Ее путь ведет прямо в ад. Он выбросил ее из головы, и она исчезла навсегда, словно капля канула в реку. – Повсюду суета. Стало тихо, а потом отец Адам сказал: – Вам надо уснуть. – Мне теперь уж никогда не уснуть. – Пойдемте, отец мой. – Нет, я буду ждать здесь. Это предопределено, и не все еще кончено. И он все сидел, глядя, как бесчисленные искры роятся над огнем. Иногда он говорил, но совсем не отцу Адаму: – И все-таки он стоит. Потом он начал стонать и раскачиваться. А много времени спустя вскочил и воскликнул: – Какое кощунство! Прошли часы, в камине остались лишь угли, и тогда он снова заговорил: – Есть родство меж людьми, которые хоть раз сидели подле угасающего огня и мерили по нему свою жизнь. В окна просочился рассвет, бледнея вокруг оплывших свечей. А когда последняя искра в камине угасла, явился посланец. В нем была непоколебимость веры, он мычал и манил за собой. Джослин медленно встал. – Отец мой, вы позволите мне пойти? Страж тихонько покачал головой. – Мы пойдем вместе. Джослин потупился и уже не поднимал глаз, пока они под затихающими порывами ветра шли к дверям собора. В нефе все было без перемен, и Джослин сказал немому, не глядя ему в лицо: – Покажи нам, сын мой. Немой, осторожно ступая на носках, повел их к юго-восточной опоре, показал небольшое отверстие, которое пробил в ней, и так же на носках ушел. Джослин понял, что он должен сделать. Он вытащил из отверстия треугольное долото, взял с пола железный щуп и всадил его в опору. Щуп уходил все глубже, глубже и со скрежетом пронзил каменную труху, которую исполины, жившие на земле в далекие времена, засыпали в опору. И тут все слилось. Его душа ринулась вниз, в бездну, которая была внутри него, – туда, в бездну, отвергни или прими, уничтожь меня, обрати в камень вместе с остальными; в тот же миг тело его тоже ринулось вниз, и он коленями, лицом, грудью рухнул на камни. И тогда его ангел простер крыла, которыми закрывал свои раздвоенные копыта, и вытянул его по всей спине раскаленным добела цепом. Жгучий огонь опалил ему хребет, и он вскрикнул, потому что не мог этого вынести и все же знал, что должен вынести. А потом чьи-то неловкие руки пытались его поднять, но он не мог сказать им про цеп, потому что всем телом обвился вокруг опор, как раздавленная змея. Тело кричало, руки силились поднять его, а Джослин лежал внизу под каменной грудой и знал теперь, что по крайней мере одна истовая молитва услышана. Когда боль схлынула, он почувствовал, что его бережно уносят от жертвенника. Он лежал на спине, которой у него не было, и ждал. Ангел с цепом не в силах был сделать большего; нет, большего не могло принять тело, как ни жаждала этого душа. И теперь спины просто не было, пришло совершенное бесчувствие. Его положили на кровать в спальне, и он видел над собой каменные ребра потолка. Иногда ангел покидал его, и он обретал способность думать. «Я отдал спину великому делу. Ему. Ей. Тебе, Господи». Иногда он шептал с досадой: – Неужели рухнул? Человек, похожий на деревянную куклу, успокаивал его: – Нет еще. В один из дней голова его несколько прояснилась и пришла мысль: – Сильно ли он поврежден? – Я помогу вам сесть, отец мой, и вы сами увидите в окно. Он завертел головой на подушке. – Не хочу на него смотреть. Стало темней, и Джослин понял, что отец Адам подошел к окну. – На первый взгляд кажется, будто он невредим. Но он слегка накренился и угрожает аркадам. Он развалил парапет башни. Много камня разбито. Он полежал тихо. Потом пробормотал: – Когда снова поднимется ветер… Когда поднимется ветер… Деревянная кукла подошла, склонилась над ним и тихо заговорила. Вблизи было видно, что у нее есть некое подобие лица. – Не надо так тревожиться, отец мой. Конечно, вред немалый, но вы, хоть и заблуждались, строили с верой. Ваш грех невелик в сравнении с прочими грехами. Вся жизнь наша – шаткое здание. Джослин снова завертел головой на подушке. – Что вы знаете, отец Безликий? Вы видите только наружность вещей. Нет, вы не знаете и десятой доли. И тут карающий ангел, который, наверное, стоял рядом с отцом Адамом, ударил снова. Когда Джослин пришел в себя, отец Адам по-прежнему был подле него и говорил так, словно никто их не прерывал: – Вспомни о своей вере, сын мой. «Моя вера, – подумал Джослин. – Что она такое?» Но он не сказал этого лицу, черты которого могли когда-нибудь проясниться. Он только глотнул воздуху и засмеялся. – Хотите, я покажу вам свою веру? Она у меня здесь, в старом сундуке. Маленькая книжечка в левом углу. Он помолчал, перевел дух и засмеялся снова. – Возьмите. Прочитайте. Послышался шорох, шелестение, стукнула крышка. Потом отец Адам заслонил окно и спросил: – Вслух? – Вслух. «Чернила, наверное, поблекли, – подумал он. – Ансельм тогда был еще молодой, а Роджер Каменщик – совсем мальчишка. А она… И я был молодой или по крайней мере моложе». |