Онлайн книга «Будапештский нуар»
|
– Нет, – ответил Гордон. – Я уже все знаю. – Все? – Все, – кивнул Гордон. – Кроме одной детали. – Какой? – Вы не хотели или не осмелились сказать жене Сёллёши, что ее дочь мертва? Геллерт сверлил Гордона взглядом сквозь клубы табачного дыма. – Это так важно? – спросил он наконец. – Теперь уже нет. – Не осмелился и не захотел, – признался Геллерт. – Я старею. Мне осталось два года до пенсии. Я пытался найти случай, чтобы рассказать ей, но… – Я заметил, что вы стареете, – кивнул Гордон. – Как вы это заметили? – В прошлый раз вы забыли закрыть ящик. Помните, я заходил к вам в управление, и, пока ждал, заметил, что вы оставили ящик открытым. Раньше за вами такого не наблюдалось. – Я обязательно поговорю с врачом, чтобы он прописал мне лекарство, улучшающее память, – ответил Геллерт. – Не будет лишним. Я заострил на этом ваше внимание только затем, чтобы вы задумались: а что, если посторонний зайдет к вам в кабинет и увидит открытый ящик? – Вы правы. От этих посторонних только такого и жди. – Детектив скинул пепел с сигары. – Расскажите лучше, что там происходит в мире бокса! – Харанги по-прежнему в Америке в качестве члена европейской сборной, – ответил Гордон. Они встали и направились к выходу. Официант помог им надеть пальто, дождь уже прекратился. – Надеюсь, он победит, – произнес Геллерт. – Я тоже. Насколько мне известно, он пока прекрасно боксировал. – И когда вы идете на бой в следующий раз? – Сегодня вечером, – ответил Гордон. – Кто дерется? – Не важно, – отмахнулся Жигмонд. – Два буйвола избивают друг друга. – Тогда… – Геллерт развернулся к Гордону. – Спасибо. – Тот протянул ему руку. Детектив кивнул и пошел в направлении улицы Палне-Вереш, а репортер сел на трамвай на площади Кальвина. Гордон напрасно колотил в дверь. Заглянув в окно, не заметил никакого движения за занавесками. Затем услышал шаги на лестничной клетке. Повернулся и увидел дворника. – Потише, прошу вас, господин. – Мужчина тяжело дышал. – Весь дом разбудите. – В половине первого дня? Кого я разбужу? – Умоляю вас, здесь порядочные люди живут, – ответил дворник, а затем махнул рукой на дверь. – Даже несмотря на таких вот. Да и смысла нет стучать. – Не знаете, куда ушла госпожа? Дворник нахмурился, услышав слово «госпожа». – Госпожа еще утром ушла. – Куда? – Не могу знать, но точно не на рынок, потому что она спускалась с чемоданами. – Вы хотите сказать, она уехала? – Госпожа не отчитывается передо мной, когда, с кем и что она делает, – ехидно ответил мужчина. – Но вы же видели ее перед уходом? – Видел, – кивнул дворник. – Она сказала: «Доброе утро», я ответил: «Доброе утро». Перед домом стояло такси, она положила чемоданы в машину и умчалась. Поэтому я и говорю, чтобы вы не колотили в дверь. Эта квартира пуста. Если позволите, я пойду. Прежде чем сесть на пятьдесят третий трамвай на площади Аппони, Гордон остановился на площади Свободы, чтобы взять в отделении Сберегательного банка Будапешта двести пенгё. И хотя Жигмонд копил деньги в банке для других целей, когда он их снимал, на душе у него было легко. Трамвай медленно оставлял позади нарядные столичные дома и вскоре уже стучал колесами по проспекту Уллёи с его серыми потрепанными доходными домами. Гордон выглянул в левое окно и взглянул на здание анатомического театра, далее проехал мимо сада Орци, вдалеке уже показались обветшалые лачуги трущоб. Гордон вышел из трамвая на проспекте Эчери, сделал глубокий вдох и двинулся по грязной грунтовой дороге в сторону домов, если вообще можно было назвать домами бывшие бараки полевых госпиталей, перестроенные под жилые сооружения. Чем дальше он шел, тем больше дорога размывалась грязью. У многих домов были самановые пристройки, некоторые возводили дополнительное крыло из кирпича, в результате чего весь участок трущоб напоминал таинственный лабиринт. Вскоре Гордон уже перестал понимать, где он шел – по улице или по закоулку между домами. Воздух был пропитан удушливым дымом – многие топили дома одеждой и обувью. Немногим хватало на дрова. Это зловоние перебивало запах нищеты, но от этого зрелища некуда было деться. Чумазые дети играли в грязи; говорили, орали друг на друга на таком диалекте, который Гордон едва мог понять. Они даже не пытались попрошайничать, просто с криками гонялись друг за другом, в большинстве своем босиком. Кое-где в домах мерцал свет масляных ламп, остальные окна погрузились во мрак. У одной лачуги пара пожилых крестьян тащила со двора в дом валежник, который, вероятно, они собрали в городском парке Неплигет. Очевидно, они сделали все возможное, чтобы их хозяйство выглядело более-менее обжитым. Результат был одновременно плачевным и трогательным. По залатанной крыше прямо в дом стекала вода, на окнах висел тюль, а под ним стоял увядший цветок в треснувшем горшке. Одежда на стариках была на удивление чистой. Гордон подошел поближе и окликнул их: – Добрый день! Старик медленно вытянулся: – Добрый день! – Не подскажете, где я могу найти Пойву? – Кого? – переспросил старик. – Пойву. – Эржике, – старик пихнул жену рукой, – вон там господин какого-то Пойву ищет. – Таких не знаем, – ответила старуха с морщинистым лицом и платком на голове. Гордон описал внешность Пойвы, на что женщина перекрестилась и посмотрела на небо. – Вы его ищете? Этого бандита с переломанным носом? – Да, его. Старуха посеменила к дороге и показала Гордону, куда надо идти. Названия улиц и номера домов ему ни о чем не говорили. Он поблагодарил за подробную информацию и пошел. По пути старался не увязать в грязи по щиколотку. Он быстро нашел нужную лачугу. На окнах, выходящих на улицу, висели полусгнившие ставни, украшенные резьбой в форме тюльпанов, возле дома стоял саманный свинарник. Двое детей лет десяти играли в грязи с колесом от велосипеда. Катить его они не могли, но и без того прекрасно развлекались. Гордон не очень понял сути игры. – Пойва дома? – спросил он одного из детей. Ребенок не ответил, вместо этого он с визгом влетел в дом. Через пару мгновений появился сам Пойва, как видно с похмелья. Штаны у него сползли, торс был голым. Когда-то он, вероятно, был крепким мужчиной, но сейчас мышцы ослабли, кожа отвисла. И тем не менее именно благодаря своему до абсурда искривленному носу он производил впечатление человека жуткого, но требующего к себе уважения. |