Онлайн книга «Враг под покрывалом»
|
– А она потом говорит, у нее никаких развлечений, торчит тут без дела среди немытых крестьян. – Они очень чистые. – Так я ей и сказал. Как бы там ни было, тогда она меня начала обвинять, мол, я шляюсь с женщинами, пока она обязана послушно сидеть дома без всяких развлечений. – Почему во множественном числе? – Что во множественном? А. Кое-что было в Куала-Ханту. С тех пор я – образец супружеской верности. – Угу, – усмехнулся Хардман. – Я заметил. – Слушай, меня слегка беспокоит этот самый Абан. Прислал за ней к ленчу машину, которую я с чертовским трудом отправил обратно. Мем, говорю, поехать не может, у нее лихорадка. Очень странно, что она сегодня из-за этого разозлилась. – Ох уж эти мушки песчаные. И тут у тебя безусловно добрый выводок москитов. – Хардман шлепнул себя по шее. – Еще одним меньше. – Никак не мог заставить шофера уехать. Так целый день и стоял бы, не дай я ему пять долларов. А он вручил мне вот это. Хардман открыл большой конверт с гербом и медленно про себя перевел: «С приветом от Абана, Грозы неверных, Целителя недужных, Утешителя оскорбленных, Казначея бедных, Надежды слабых и пр., и пр. Абан с милостивой благосклонностью извещает о желании включить в свою коллекцию ваш автомобиль, известный как чудо и гордость западного мира. За него будет выдано справедливое вознаграждение. Будьте добры доставить машину при первой возможности вместе с соответствующими документами, необходимыми для официального оформления передачи права собственности, согласно действующим предписаниям. Истана, Кенчинг, 12-го дня месяца Шабан, в год Хиджры 1374-й». – Чего им от нас надо? – сказал Краббе. – Заставляют работать до смерти и вдобавок требуют наших жен и имущества. Что говорит закон? – Насчет ленча с твоей женой? Дело исключительно твое, конечно. Или ее. Она, разумеется, знает, что произойдет? – Я ей объяснил. Но все женщины утверждают, будто сами могут за себя постоять. Говорит, у него глаза хорошие, он ничего плохого не сделает. – Да. Относительно машины дело опять же твое. Он просто тебе предлагает продать ему машину. – Нет. Он мне приказывает ее продать. И ничего не сказано о реальной цене. – Сказано «справедливое вознаграждение». Это предположительно означает цену, которую дал бы тебе за нее любой авторитетный гараж. Денег, конечно, придется обождать. – Долго? – Бесконечно. – А если я откажусь продавать? – Найдут какой-нибудь предлог и выдворят из штата. – Ясно. – Оба выпили виски. Насекомые под грубый бас барабанов весело, индифферентно занимались своими делами. А-Винь расставил последние тарелки и с песней пошел в собственные загадочные покои. На веранду взобрался старик малаец, приветствовал Краббе беззубым приветствием: – Табек! – потом скорчился в темном углу, жуя твердыми деснами кусок сиреха. – Жизнь, – сказал Краббе, – мягко говоря, тяжелая. – О да. – И ничего нельзя сделать? – Не позволяй ему застать твою жену одну. Он воспользуется правом сеньора, не церемонясь, как орангутанг. – Значит, надеть на нее паранджу? – В каком-то смысле да. Разумеется, если бы она приняла ислам, была бы в безопасности. Абан глубоко религиозен. – Тогда и я должен стать мусульманином? – Совершенно верно. Ты при этом вообще окажешься в гораздо более выгодном положении. Станешь членом семьи. – Тебе нравится быть членом семьи? – Что касается машины, я бы просто потянул резину. Вежливо ответь на письмо, сообщи, что с радостью продашь, только надо сначала кое-что поправить, ибо ты не желаешь передавать ее в состоянии, неподобающем его высокому положению и известной репутации великого знатока. И всякое такое. – Долго можно будет тянуть? – До перевода на другое место. – Но не могу я просить перевода, проработав всего пару месяцев. – Кто говорит насчет просьбы? – Ты что-нибудь слышал? На улице заскрипели колеса велорикши, потом по ступеням веранды поднялся отец Лафорг, многословно извиняясь за опоздание. Скрипучий мотор французского языка Краббе медленно разогревался, пока Хардман захлебывался в потоке легко приходивших на ум идиом. – Виски, mon pére? [42] – Блягодарю. – Как дела, Жорж? – Неплохо. Покончил с Ван Чунем. Любопытно сравнить с Хань Феем. Тут еще много материала для изучения. – А приход? – Живет. Кажется, мсье, в вашей школе работает мой старый прихожанин. По имени Махалингам. Я его потерял, когда он женился па малайской девушке. Он был равнодушным католиком. Может быть, стал теперь равнодушным мусульманином. – Je ne sais pas. Il est malade. [43] – Да? – Отец Лафорг не слишком интересовался: Махалингам больше не числился среди его пациентов. Беседа не складывалась. Отец Лафорг пытался говорить по-английски, Краббе пытался говорить по-французски, затронув тему контроля над рождаемостью и его необходимости на перенаселенном Востоке. – Сайя ингат, я хочу сказать, je pense qu'il faut l'introduire… [44] – Церковь не говорит о'кей. Бог не говорит о'кей. – Но отец Лафорг не слишком интересовался. Хардман тоже; им столько надо было сказать друг другу. Религия как бы захлопнула дверь между ними. Краббе велел подать еще льда. Отец Лафорг с энтузиазмом приветствовал присеменившего А-Виня – кривоногую мумию, одни морщины и жилы, – словами, звучавшими для Краббе на манер виброфона. А-Винь ответил радостной старческой безумной песней. Отец Лафорг обрадовался. – Очень, очень близок его диалект моей старой провинции. – И вовсю зачирикал; А-Винь живо слушал, ладонью придерживая глухое ухо, понимая наполовину, щебетал в ответ. – Ничего, – спросил отец Лафорг, – если я предложу ему сесть? – Ну… – Это может внушить ему ложное представление о своем статусе, – пояснил Хардман. – Понятно. Англичане очень щепетильны в подобных вопросах. Нельзя ли нам отправиться к нему па кухню, там чуточку поговорить? – Отец Лафорг обнял А-Виня за плечи и радостно ушел, оставив свой стакан, полный виски с водой, летучим муравьям. – Так ты что-нибудь слышал? – вернулся Краббе к своим проблемам. |