Онлайн книга «Жажда доверия. Часть 3. Выжить для вечности»
|
– Ну что ты ревешь, глупая? – Не могу я, – рыдала, дрожа в плечах, Маришка. – Как подумаю, что не увижу тебя больше, что срежут тебе монахини волосы… Не могу! Тошно мне! – Ну, полно, не убивайся так, будто меня уж и на свете нет, – утешала ее Эржбета, крепясь изо всех сил. – Еще все может устроиться. Все может перемениться. – Да что переменится?! Драгомир уезжает на рассвете… Брат твой и так, и эдак его хотел убедить не отказываться от женитьбы, но кто же пойдет против Влада, против самого господаря?! К Драгомиру приехал сейчас человек с поручением от его отца. Все, говорит, собирайтесь и езжайте домой, пока Владислав людей своих не прислал да не перевешал вас всех на заборе, как собак. Маришка снова горько заплакала. – Хотел бы перевешать, уже бы висели. Влад на расправу скор, как говорят. Да и если вдруг нагрянут его люди, дворню-то уж трогать не будут. Только господ хозяев. Услышав это, служанка снова заплакала с подвыванием, но сразу прикрыла рот рукавом вышитой верхней рубахи. Эржбета посмотрела на нее с нескрываемой жалостью и теплотой. – Ну ладно, успокойся. Вытри лицо и иди скорее возвращай ключи моему братцу, а то как бы он не велел тебя высечь за то, что ты такая нерасторопная. На лице девушки появилось при этих словах странное выражение, и она глухо ответила: – Марку не высечет. Он не такой. Он добр ко мне. Только теперь боярыня обратила внимание на нарядно вышитую сорочку и тонкую нитку бус на шее прислуги. Она пристально вперилась взглядом в Маришку и тут же подметила едва уловимую мягкость черт лица, бережливость движений. По приезду боярыня так была занята собой, что и не приглядывалась толком к девице. – А ну-ка, поди сюда, – проговорила Эржбета, глядя на живот Маришки. Та отпрянула и потупилась. – Ты понесла от него… – голос госпожи звучал ошеломленно. Девушка молчала и глаз не поднимала. – Ой дура… Ты с кем связалась? Ты что думаешь, он на тебе женится? – Может и нет, но все же не обидит. – За это я бы не поручилась, – Эржбета взволнованно отошла к окну и сквозь мутное стекло посмотрела в наступающую вечернюю тьму. – Ты что, не помнишь, какой он в детстве был? Думаешь, изменился? – Изменился, – глухо буркнула девушка. – Ой дура… – повторила ее хозяйка. – Знаешь, попомни мои слова. Берегись его! А от ребенка избавься, не то как родишь, Марку порубит его на куски и скормит собакам. Тогда вспомнишь меня. Девушка вдруг подняла глаза на свою госпожу, лицо ее словно застыло, затем она проговорила: – Пойду я, пора. Ключи нужно вернуть. – Ну, иди. Иди. Береги себя, поняла? Служанка ничего не ответила, вышла и заперла за собой дверь. Ее госпожа наспех поужинала, а потом улеглась на кровать, свернувшись калачиком под тяжелым теплым одеялом и пребывая в безрадостных думах. Наутро она смотрела из своего раскрытого настежь окна, как Драгомир с братьями покидает дом ее отца и уезжает восвояси. Радость и тревога в груди несостоявшейся невесты мешались с морозным утренним воздухом, который она жадно вдыхала, полнясь неясными предчувствиями. Ближе к обеду к заточенной сестре приходил Марку. Она издали заслышала его шаги по коридору и голос: он громко кого-то бранил. Эржбета вскочила с постели и успела запереть тяжелую дощатую дверь на засов. Ключи в замке лязгнули, Марку дернул за ручку, но она не подалась. Он дернул еще несколько раз, затем, поняв, в чем дело, рассвирепел и замолотил с той стороны кулаками, что было мочи. – А ну открывай! Стерва! Я с тобой по-людски пришел поговорить, а ты от меня запираться вздумала?! Хочешь, чтобы я дверь вынес?! Или думаешь, не смогу, сил не хватит?! Раздался звук удара, означающий, что мужчина начал плечом прикладываться к разделяющей их преграде. – Сможешь, – спокойно ответила девушка. – Как только ты меня тогда запирать станешь? Или, может, сразу на цепь во дворе посадишь, как собаку? Марку затих, затем громко выругался: – Фу, чтоб тебя! Чтоб ты провалилась, чертова девка! – Это ты хотел мне сказать? – Чтоб тебе провалиться ко всем чертям! Его голос удалялся, девушка поняла, что Марку двинулся прочь. На улице примораживало, а очаг в покоях Эржбеты топить не торопились. Последние принесенные ей дрова она сожгла еще вечером и теперь начинала зябнуть. Когда Маришка принесла поднос с едой, пленница пожаловалась ей. Служанка только поджала губы, затем ответила: – Я и рада бы, но брат твой не велел приносить дров. – Уморить меня решил. Вот же хорек мстительный! – выругалась в сердцах молодая боярыня. – Да нет, не из мести он. Просто сказал: к чему на нее дрова тратить, если вот-вот приедет посланник из монастыря. – Почему это он так уверен? – Уж не знаю, но только он велел мне сегодня же вещи твои собрать. Эржбета задумалась на мгновение. – Говоришь, добр к тебе молодой боярин? Скажи, что я согласна, и что ты все выполнишь и вещи мои соберешь, и я не стану тебе мешать в этом, но только добавь, что у госпожи в покоях собачий холод, и дело пошло бы ловчее в тепле. И улыбайся ему. – Прости меня, боярыня, не стану я… – Скажи! – Эржбета сделала шаг навстречу служанке, и та отступила, испугавшись прямого горящего взгляда своей хозяйки. Девушка кивнула. – Ну, тогда ступай. Когда дверь за прислугой закрылась, молодая боярыня достала из тяжелого сундука, окованного железом, шерстяное верхнее платье и, не задумываясь, надела на себя. Затем села и принялась за скромную трапезу. Похлебка оказалась холодной, а хлеб черствым, зато Маришка положила ей большое яблоко. Зеленое, сочное, с твердой кисловатой мякотью, с конца лета оно ничуть не утратило своего аромата. Не успела Эржбета покончить с гостинцем, как ключ в замке опять повернули, и в покои вошла Маришка, а за ней еще одна женщина с огромной охапкой дров. Девушки затопили очаг и, как и было обещано, принялись собирать вещи. Дело шло медленно, в тягостной тишине. Маришка начала было в один момент что-то тихонько напевать, чтобы развеять тоску, но смолкла почти сразу, посмотрев на госпожу. Та выглядела мрачной, будто готовилась к собственным похоронам. Только глаза блестели живым, лихорадочным огнем, какой бывает во взгляде у больного. Эржбета была сама не своя. Из вещей клали в дорогу только самое необходимое, скромное одеяние. Богу красота ни к чему, он жаждет покаяния, – так говорили старики. Сундуки были собраны, и боярыня спросила: – А насчет ларца моего Марку ничего не говорил? Даром-то в монастырь нынче никого не принимают, нужно же и мне лепту внести. |