
Онлайн книга «Смерть знает, где тебя искать»
– Вы мне? – Тебе. Ты одна тут красавица. Женщина засмущалась, заморгала, но не могла себя заставить двинуться дальше, из вежливости нужно было дослушать исповедь афганца до конца. – Я бы мог твоим мужем стать, я же сильный мужчина. Женщина застопорила проход, и быстро начала собираться толпа. “Афганец” стал говорить еще громче и прочувствованнее: – Я бы стал твоим мужем, ты была бы моей женой, мы с тобой танцевали бы… – и он похлопал рукой по сиденью, затем крутанул колеса, совершив несколько головокружительных па, опять похлопал ладонью по сиденью. – Кто знает, как судьба сложилась бы, не будь войны проклятой… В тебе сколько росту, красавица? – Метр семьдесят, – растерялась провинциалка. – А что? – Мы были бы хорошей парой. У меня рост метр восемьдесят четыре.., был.., с ногами… – грустно добавил он с мастерской театральной паузой, голос у него дрогнул. – А сейчас, видишь, – желваки заходили у него на щеках, и зрителям показалось, что сейчас из голубых бесхитростных глаз брызнут чистые горячие слезы. Но “афганец” сдержал себя, он лишь рукавом прикрыл глаза. Расплакиваться в десятый раз за день было “в лом”, особенно с “бодуна”. Женщина уже лезла в кошелек. – Мне не на пропой, красавица, мне на протезы деньги нужны. Только немцы такие делают. Куплю протезы, вот тогда мы с тобой и станцуем. Женщина бросила в шапку двадцать рублей. Еще несколько бумажек легло в грязное нутро ушанки, сыпанулась мелочь, и публика начала рассасываться. Женщина с тяжелой сумкой заспешила прочь. Лицо у нее было грустное, слова “афганца” тронули ее до глубины души. Но и двадцатки было жалко, как-никак почти что доллар. "Афганец” проделал ту же операцию с содержимым ушанки, затем погладил живот, где шуршали и позвякивали деньги, на губах мелькнула улыбка. Он лихо сунул в рот сигарету и заметил Дорогина. – Эй, браток, – поманил он Сергея, – огонька, может, дашь? – Варвара, есть зажигалка? Варвара подала Сергею модную дамскую зажигалку. Сергей поднес огонек к дорогой сигарете. “Афганец” затянулся, катнул колеса, отъезжая к стене. – Что ты на меня так смотришь? Вроде мы с тобой не знакомы, не служили вместе. А дорогие сигареты мне добрые люди подарили, сам-то я “Приму” или “Беломор” курю. – Слушай, ты Абебу давно видел? – глядя прямо в глаза, спросил Дорогин. “Афганец” насторожился. – Какого Абебу? – Который Пушкин. – А, Пушкина! Как же, как же, на прошлой неделе видел. Меня по Тверской катили, видел, стоит себе на постаменте, голуби на голове пасутся. – Я не про памятник у тебя спрашиваю, а про эфиопа Абебу. – На кой хрен, браток, он тебе нужен? – “афганец” нервничал, и это было заметно, но пока в руках себя инвалид сдерживал. – Люди, люди, – вдруг закричал он густым басом и рванул на груди рубашку, но несильно – так, чтобы не высыпались деньги. Рубашка была крепкая, вместо пуговиц заклепки. – Люди, люди, посмотрите на меня, перед вами герой, о котором забыла родина! Вспомните хоть вы, хоть частичку своей доброты пожертвуйте мне на пропитание! На такой громогласный возглас люди начали оборачиваться, но никто не подошел. “Афганец” снова уставился на Сергея. – Мужик, отвали, работать мешаешь! – У меня дело. Сколько твое время стоит? – Ты что, хочешь дать денег герою бесчеловечного конфликта? – Я подумаю. Может, и дам, если, конечно, ты скажешь, где эфиоп. – Эфиоп его мать знает, – шепотом произнес “афганец” и громко завопил: – Вот так страна обращается с героями. А я за Россию кровь проливал, две ноги потерял, восемь операций и полная ампутация. По частям отрезали, пятьдесят осколков в ногах застряло и в груди… Смотрите, смотрите! – тыкал себя в грудь бывший гвардии сержант десантно-штурмового батальона Игорь Морозов. Этот возглас разбудил у многих совесть, и деньги опять полетели в ушанку. “Афганец” запел: У незнакомого аула, на безымянной высоте… Хотят ли русские войны… Спросите вы у тех ребят, Что под утесами лежат… Песня о Великой Отечественной была удачно переделана под колорит афганского конфликта. Голос у попрошайки был густой, мясистый, как докторская колбаса, ночь пролежавшая в воде. Да и акустика подземного перехода была под стать сцене Большого театра. После второго куплета “афганец” оборвал песнопение и вновь выгреб деньги из шапки. – Ты долго еще здесь сидеть собрался, герой Игорь Морозов? – Меня друзья заберут. – Знаю я о твоих дружках, галичанах. – А тебе дело? Они меня кормят, поят, кров дали. – Ради кого стараешься? Ради уродов, которые все твои деньги забирают? – Зачем они мне, деньги. Мне стакан водки и крыша над головой дороже любых денег. Тут посидишь, с народом пообщаешься, и на душе легче, раны не так болят. Сижу и вижу, щедрый русский народ, последнюю рубашку снимет, а калеке поможет. Без галичан мне этого места не видать как своих.., ног. Галичане появились неожиданно. Они были в кожанках, спортивных штанах с лампасами, в дорогих кроссовках, черноволосые, небритые, длинноносые, высокие и широкоплечие. Белкина даже отступила на пару шагов и зашептала: – Сергей, пошли! Иначе до юбилея Пушкина, точно, не доживем. – Погоди, – через плечо бросил Сергей.” Галичане привыкли, что стоит им лишь бросить на кого-то недружелюбный взгляд, и человек тут же испаряется, как будто его и не было. А этот стоит себе, и выражение лица спокойное, и взгляд не прячет. – Ты чего к инвалиду прицепился? – За жизнь разговариваю. – Дал ему денег и проваливай. Исполнил гражданский долг и ступай с богом. Разговаривать более резко бандиты побаивались, черт знает кто перед ними, может, мент переодетый, может, опер какой, а может, дружок афганца, ветеран отмороженный, спецназовец, которому человека убить – как за угол сходить. И справка у него из “дурки” вполне может оказаться в кармане. – Чего тебе надо? Иди отсюда. Сергей посмотрел на галичан, один из которых, запустив руку за пазуху “афганцу”, выгребал деньги, перекладывал их в спортивную сумку с адидасовским трилистником. Сергей почувствовал: с ними разговор не сложится, во всяком случае сейчас. Когда все деньги перекочевали в спортивную сумку, один из галичан достал початую бутылку водки и отдал “афганцу”. |