Книга Спаси нас, страница 4 – Мона Кастен

– Но я же пытаюсь тебе объяснить, что это….

– Я не желаю слышать твои объяснения, Лидия, – перебил он меня.

Ненавижу, когда он такой. Он не хочет меня выслушать, хотя точно знает: мне есть что сказать.

– Я не для того всеми средствами защищал твое доброе имя, чтобы ты принимала очередное легкомысленное решение. Отныне с этим покончено, понятно?

Как будто мне в лицо плеснули ледяной водой. Потребовалось какое-то время, чтобы вернулся дар речи:

– Что ты имеешь в виду под моим добрым именем?

Папино лицо ожесточилось.

– Я позаботился о том, чтобы честь нашей семьи не была запятнана. Ты должна бы радоваться, а не смотреть на меня волком.

У меня перехватило дыхание.

– Так это был ты? – прохрипела я. – Ты принес снимки ректору Лексингтону?

Холодные глаза отца сверлили мое лицо:

– Да.

Стало нечем дышать. Во мне поднималась тошнота, а комната начала кружиться. Одной рукой я ухватилась за стул, стоящий передо мной, чтобы не упасть.

Собственный отец виноват в том, что Грэхем потерял работу, а подругу Джеймса исключили из школы.

– Зачем ты это сделал? – прошептала я.

Моя потребность объяснить ему ситуацию рассыпалась в пыль. Во мне еще оставалось место сомнениям – и для невысказанной ярости, которая с каждой секундой все быстрее разливалась по венам.

– Твоя тайна могла разрушить нашу семью – тебе совершенно безразлично, что ты поставила на кон своим безответственным поведением? Наша семья для тебя ничто?

– Семья? Да неужели! – зашипела я, сжимая кулаки. Руки дрожали, и мне казалось, я в любой момент могу взорваться. – Единственное, что тебя интересует, это деньги. Каково приходится Джеймсу и мне после маминой смерти – тебе плевать на это. И теперь ты стоишь передо мной и требуешь, чтобы я радовалась твоему приказу выгнать моего парня из школы?

Его ноздри слегка раздулись при слове «парень», в остальном лицо оставалось неподвижно.

– Я сделал бы и того больше ради чести нашей фамилии.

Его спокойный голос вывел меня из себя. Дыхание участилось, а ногти так глубоко впились в ладони, что вот-вот могла брызнуть кровь.

– Ты должна быть мне благодарна, Лидия, – добавил он совершенно серьезно.

Моя ярость дошла до высшей точки. Я больше не могла сдерживать слова, они вырывались из меня неуправляемым потоком.

– Может, ты и сумел вышвырнуть Грехэма из школы, но ты не в силах вычеркнуть его из моей жизни! – крикнула я во весь голос.

– Еще бы я не мог. – Отец повернулся и хотел выйти за дверь.

Но я не закончила.

– Нет, ты не можешь. Потому что я беременна.

Он замер. Медленно, словно в замедленной съемке, он повернулся ко мне:

– Что?

Я вскинула подбородок:

– Я беременна. От Грэхема.

Было так странно наблюдать за его реакцией. Какое-то время он просто смотрел на меня и моргал – как тот забавный человек на гифке, популярной в Сети уже несколько месяцев. Потом его плечи начали трястись, как будто ему было тяжело дышать, и на щеках, на лбу и на шее проступили красные пятна.

А я-то думала, что видела все формы отцовского гнева. Мы с Джеймсом довольно рано научились правильно истолковывать малейшие изменения в его мимике, чтобы вовремя успеть скрыться с глаз.

Но таким, как в этот момент, я отца еще не видела.

Взгляд его задержался на мне – одну секунду, другую, – и я медленно отступила на шаг назад, потому что не могла оценить, что произойдет дальше. Но, к моему удивлению, отец повернулся и вышел из комнаты, не говоря ни слова.

Дверь хлопнула так, что я невольно вздрогнула. Я прижала ладонь к грудной клетке и глубоко вздохнула. Пульс был сумасшедший, я чувствовала, как колотится сердце под ладонью.

Не прошло и десяти секунд, как дверь снова распахнулась – так сильно, что ручка ударилась о стену и наверняка оставила там вмятину. Отец вернулся в комнату и встал передо мной.

– Саттон об этом знает? – спросил он так тихо, что я едва расслышала.

Вопрос застал меня врасплох, и мне понадобилось несколько секунд, прежде чем я отрицательно помотала головой:

– Нет, я…

– Хорошо, – перебил меня отец. Он широкими шагами пересек комнату. Распахнул дверь гардеробной и вошел в ее тесное пространство. Оттуда донесся грохот.

Я скользнула к двери и уставилась на отца, который только что стащил со шкафа большой чемодан и уже взялся за дорожную сумку, которую с шумом швырнул рядом. Он пинком откинул крышку чемодана и стал запихивать в него мою одежду, без разбора срывая ее с плечиков и хватая с полок.

– Что ты делаешь?

Отец не реагировал. Словно обезумев, он хватал майки, блузки, брюки, нижнее белье, сумки и обувь. Волосы у него растрепались от беспорядочных резких движений, красные пятна на лице побагровели. Даже когда чемодан уже был полон, он не прекратил швырять мои вещи, и они валялись беспорядочной кучей поверх сумки и рядом на полу.

– Папа, да что ты делаешь? – воскликнула я и сделала шаг вперед, чтобы остановить этот беспредел. Я схватила его за руку, но он ее вырвал. Меня отшвырнуло назад, и я едва удержалась за косяк двери.

В этот момент в комнату ворвался Джеймс.

– Что здесь происходит? – крикнул он. Потом заметил отца в гардеробной, и глаза у него полезли на лоб.

– Папа, что ты делаешь? – спросил он.

Отец повернулся к нему и погрозил пальцем.

– Ты знал об этом? – спросил он.

Джеймс наморщил лоб:

– О чем?

– О чем я вообще спрашиваю? Конечно же, знал, – пробормотал отец себе под нос.

Пару мгновений он рассматривал хаос, учиненный собой же, потом принялся размашистыми движениями засовывать в дорожную сумку те вещи, что валялись на полу.

– Для чего ты укладываешь вещи, папа? – хрипло спросила я.

– Ты немедленно уедешь.

Мне стало дурно.

– Что? – выдохнула я.

Джеймс положил теплую ладонь мне на спину, давая понять, что он со мной, он рядом.

– Нам и так хватает грязных заголовков в газетах. Я не допущу, чтобы благополучие моего предприятия пострадало только из-за того, что ты глупа и позволила учителю себя обрюхатить! – Последние слова он прорычал.

Я придвинулась ближе к Джеймсу, и его ладонь напряглась на моей спине. Я буквально чувствовала, какого усилия воли ему стоило сдерживаться.

Голос брата звучал спокойно, когда он попытался заговорить с отцом: