Книга Брачная ночь с горцем, страница 68 – Керриган Берн

Саманта внутренне поморщилась, в очередной раз почувствовав себя обманщицей. Никакая она не шотландка. Эррадейл ей не дом и никогда домом не был. А откуда родом были ее родители, она даже не знает.

– А как же ваш клан? – спросила она, решив, что безо-паснее говорить не о себе. – Вы скучаете по Ирландии?

Имон бросил долгий взгляд на запад, где за лесом, за Гебридами и за узким морским проливом лежала его изумрудная родина.

– Каллум считает, что я остаюсь здесь, в Инверторне, ради него и Гэвина. Но это не так. Не только из-за них.

– Из-за Элинор? – догадалась Саманта.

Ирландец шумно сглотнул, дернув кадыком. Он неотрывно смотрел на дорогу, по обеим сторонам которой высокие сосны и лиственницы чередовались с голыми кустами.

– Эту женщину я люблю уже почти двадцать лет. Но… то, что сделал с ней Хеймиш… это ее сломило. И боюсь, навсегда.

– А что он сделал? – тихо спросила Саманта, почти страшась услышать ответ.

– То была страшная ночь, – после долгого молчания заговорил Имон. – Ужасная ночь… почти для всех в Уэстер-Россе.

Глаза пожилого конюшего покраснели, словно от сдерживаемых слез. Саманта отвела взгляд, тяжело было видеть, что этот сильный могучий человек готов заплакать.

– В ту ночь Хеймиш избил Торна кнутом до полусмерти, а потом вышвырнул в окно. Сломал ему ключицу, – продолжал Имон.

Саманта сжала кулаки.

– Эти шрамы… на спине…

Имон кивнул. Лицо его было мрачно, а взгляд устремлен куда-то вдаль, словно он вглядывался в прошлое.

– Бедняга слышал снаружи, что его отец сделал с Элинор. Швырнул ее на сундук, и она ударилась виском о кованый угол. А затем ушел, оставив ее без чувств на полу. Оставил умирать. Сам же поехал в деревню, и всю ночь там пьянствовал и развлекался с девицами. Бедняга Торн всю ночь просидел на холоде перед запертой дверью собственного дома. Утром Каллум нашел его и привез ко мне. Я сразу помчался в Рейвенкрофт, выломал дверь, нашел бедную Элинор и перевез ее в Инверторн. Доктор сделал все, что мог. Но удары по голове бывают коварны. Когда она открыла глаза… эти прекрасные глаза уже ничего не видели.

– О господи! – По щеке Саманты скатилась слезинка.

Имон тоже подозрительно шмыгнул носом. Потом вновь заговорил:

– Так что годы спустя, когда нынешний лэрд Рейвенкрофт покончил наконец со стариком Хеймишем, я с радостью помог ему избавиться от тела.

Саманта ахнула.

– Вы сказали, что лэрд Маккензи… Лиам Маккензи… убил своего отца? И отца Гэвина? Вы уверены?

– Считается, что это семейная тайна, но на самом-то деле все об этом знают. Подозревают, по крайней мере. И знаете, никто не винит нынешнего лэрда. Bealtaine a anam dhó i ifreann!

Саманта вопросительно взглянула на старого конюха. Смысла этих слов она не поняла, но по тону заподозрила, что это какое-то древнее проклятье.

– Пусть душа его горит в аду! – перевел Имон и сплюнул на дорогу, покрытую заледеневшей грязью.

Саманта также сплюнула на дорогу и повторила проклятье. Ей показалось, что это стоило сделать. Если ад существует, она бы собственную душу отдала за то, чтобы Хеймиш Маккензи мучился там вечно.

– А Гэвин… он знает, что сделал его брат?

– Конечно. В то время, когда Каллум притащил его к нам домой – избитого, израненного, истекающего кровью, – Торн был совсем мальчишкой, но уже лордом, а Инверторн – немногим больше, чем грудой камней. Я служил здесь конюхом и сторожем, хотя, по правде сказать, сторожить было нечего. Хеймиш выплачивал мне какие-то гроши из дохода сына, чтобы я присматривал за замком. А мне большего и не требовалось. В то время я потерял жену и все никак не мог оправиться. Нищета, мрак и развалины меня радовали – они были под стать моему настроению.

– А люди знали, что делал Хеймиш с женой и детьми? Вы знали?

– Все знали, – со вздохом ответил Имон. – К своему клану он был ненамного добрее, чем к семье. Торн еще совсем мальчишкой повадился убегать из дома, целыми днями бродил вместе с Каллумом по лесам, и я знал, что он бежал от жестокости отца. Много раз сам зашивал его раны – и, к стыду своему, молчал. Хеймиш Маккензи был человек огромной силы – еще сильнее Лиама – и страшный в ярости. К тому же – маркиз. А ведь большинство здешних жителей именно у него получали свой заработок… Винокурня, поля, леса – все здесь ему принадлежало. Никто не знал, что делать. А если точнее – не нашлось среди нас мужчин, которые бы пошли и сделали то, что следовало.

– Каждому из нас есть чего стыдиться, – промолвила Саманта, положив руку на плечо Имона. – И иногда больше всего стыдишься не того, что делал сам, а того, что позволял делать другим.

– Вы добрая девушка. – Ирландец устремил взгляд на Гришем-Пик, за которым скрывался Эррадейл. – А у младших Маккензи, как видите, демонов больше, чем у большинства из нас.

Сэм кивнула.

– Да, теперь начинаю понимать…

– Думаю, именно поэтому они вечно готовы вцепиться друг другу в глотку, – продолжал ирландец. – Жаль, но что поделаешь? Наследие у них общее, и вместо радости и гордости оно несет лишь боль и позор. Они оба ненавидят то, что их породило. Ненавидят друг друга. И самих себя. Большая сила духа нужна, чтобы жить с такими демонами бок о бок, – добавил он, бросив на собеседницу внимательный взгляд.

– Как странно… Гэвин такой обаятельный, всегда улыбается… Никогда бы не подумала…

– Одни из нас прячут боль за гневом и кровопролитием, другие – за улыбками, шутками и весельем.

Саманта кивнула, понимая, что конюший говорил о Лиаме и Гэвине.

– А что случилось дальше? После того, как Гэвин и Элинор переселились в Инверторн?

– Хеймиш не преследовал Элинор, хотя я знаю, что за ее свободу Гэвину пришлось расплатиться кровью. Он надеялся отомстить отцу, когда повзрослеет. Ненавидел этого ублюдка всем сердцем и душой. Как и все мы.

– Но Лиам успел первым?

– Точно.

Теперь Саманта поняла, почему Элинор не присутствовала на свадьбе. Она и прежде подозревала, что «мигрень» – лишь отговорка, но теперь… только теперь ей начала открываться вся глубина боли и ужаса, в которой жила эта женщина.

– Почему случается такое? – в задумчивости пробормотала она; на память ей снова пришел покойный муж и его братья. – Почему люди становятся чудовищами?

– Простого ответа здесь не найдешь. Кого-то уродует жизнь. Кто-то, как Хеймиш Маккензи, таким рождается. Он был из тех, кто еще в детстве мучает зверушек. Из тех, кто наслаждается властью и чужой болью.

– Надеюсь, он умер не легкой смертью, – процедила Саманта сквозь зубы.

– К сожалению, меня при этом не было, – ответил Имон, бросив на нее одобрительный взгляд. – Но я жалею лишь об одном… Жалею, что и после смерти он продолжает преследовать своих сыновей.