Книга Соловушка НКВД, страница 200 – Юрий Мишаткин

По пути к сменившему адрес управлению трое чекистов посетили свои квартиры, узнали, что родственники не пострадали, готовятся отплыть не на теплоходе «Иосиф Сталин» ^[143] в верховье, а на менее комфортабельном пароходе в Астрахань.

На попутном грузовике чекисты добрались в южный район, отыскали уцелевшее от бомбежек здание, куда вселилось управление. Сдали акт о приемке Саратовским УНКВД архива, отчеты о командировке. Следом Магура написал рапорт на имя Генерального комиссара государственной безопасности, наркома внутренних дел СССР, Председателя Совета народных комиссаров, с конца июня 1941 года члена Государственного Комитета Обороны Берии. Ходатайствовал о необходимости пересмотра дела, возвращении свободы арестованным в результате досадных ошибок активной участнице Гражданской войны, орденоносца, армейского комиссара, начальника 1-го отдела штаба армии Рыбаковой Татьяне Викторовны и заслуженному врачу Уканову Борису Васильевичу.

Спецсвязью рапорт отправился в Москву в Главное управление НКВД СССР. Ответ не замедлил поступить, был не письменным, а устным. Позвонивший в Сталинград 1-й заместитель наркома Меркулов ^[144] Всеволод Николаевич с характерным акцентом для родившегося и долго проживавшего на Кавказе, не выбирая выражений, грубо отчитал старшего майора за непозволительную для чекиста доброту к ярым врагам, приказал впредь не сметь отрывать наркома от важных государственных дел.

Из личного дела Н. Магуры:

«1942 октябрь, 1943 январь,

преподавал в школе абвера под Варшавой»

Кольцо окружения в Сталинграде 6-й германской полевой армией неудержимо сжималось. После неудачи с прорывом в город танковой армии фельдмаршала фон Манштейна, краха регулярного снабжения по воздуху крайне необходимых продовольствия, боеприпасов, горючего, положение осажденных стало критическим — на передовой умирали уже не от ран, а от дистрофии, обморожения, дизентерии.

Блиндажи стало нечем топить, в печурки пошли снарядные ящики, деревянные настилы, нары. Руины на улицах, завалы на дорогах препятствовали танкам пробиться к линии фронта. Морозный ветер обжигал, был не в силах выдуть сладковатый запах неубранных разлагающихся трупов. Резко снизился паек, в котелки пошла отваренная конина, съедали редких в развалинах кошек, собак.

Гитлер приказал остановить наступление противника: «Я знаю 6-ю и ее командование и не сомневаюсь, что в трудной ситуации мои верные солдаты проявят чудеса храбрости. Сделаю все возможное, чтобы вызволить вас из беды».

Во многих частях сжигали штабные документы, чтобы они не попали в руки русским.

Штаб армии из станицы Голубинской переехал в Гумрак, затем в центр города в здание универмага.

В министерстве имперской пропаганды прекратили готовить фильм о победном приходе вермахта к русской реке, за которой начиналась Азия, отменили награждения новой медалью «За взятие Сталинграда». Рейхминистр Геббельс дал указание не освещать в прессе события на Волге в розовом свете, подчеркивать ожесточенность боев (обороняющиеся окрестили бои «крысиной войной»), считать битву величайшей, которую прежде не видел мир, чаще передавать в эфире патриотическую «Песню о Восточной кампании».

Чтобы подбодрить, Берлин обрадовал известием о успешном запуске пролетевшей около 200 километров ракеты «Фау», от немцев и союзников скрыли, что конструктор Вернер фон Браун обещал завершить испытания нового оружия лишь к лету следующего года.

Магура не поинтересовался у Эрлиха, как в трагическое для 6-й армии время Сигизмунду Ростиславовичу удалось получить два места в отлетающем на Запад транспортном самолете. Чекист догадывался, что добиться этого было не просто, видимо, помог приказ Берлина: поскорее получить отчет об проведенной за Волгой операции. Николай Степанович посчитал неуместным проявлять любопытство.

Под завывания бьющего в грудь и желающего сбить с ног ветра Эрлих с Магурой прошли по очищенной от снега взлетной полосе к неповоротливому на земле двухмоторному Ю-52. Встали у трапа в цепочку улетающих, когда подошла очередь, Эрлих предъявил листок с печатью прячущему лицо в поднятый меховой воротник утепленной шинели офицеру, тот взял под козырек фуражки с фетровыми наушниками.

«Разрешение на полет подписал, быть может, сам Паулюс, — решил Николай Степанович. — Помогла принадлежность Эрлиха к абверу. Кто же вы, Сигизмунд Ростиславович? Как и я, майор или подполковник? Если так, то бывший штабс-капитан белого воинства у немцев сделал блестящую карьеру».

Покидающие осажденный город поднялись по дюралевой лесенке в самолет, расселись вдоль бортов у иллюминаторов, косились на стоящие в проходе носилки, видимо, с высокопоставленными ранеными. Никто не расстегнул верхнюю одежду, не снял головного убора.

— От силы три часа, и прибудем в пункт назначения, — успокоил спутника Эрлих и поправился: — Если, правда, благополучно минуем линию фронта, не попадем под снаряды советских зенитных орудий, не окажемся сбитыми «Ястребками».

Магура мог ответить: «Не накаркайте беду», но вместо этого попросил прекратить общаться по-русски, что может насторожить пассажиров, предложил перейти на немецкий.

Эрлих согласно кивнул, сделал комплимент:

— У вас акцент истинного баварца.

После паузы Магура спросил то, что следовало узнать раньше:

— Почему в Заволжье сбросили именно вас, а не более молодого, не хромающего?

— Выбор обусловлен тем, что в девятнадцатом году не раз бывал в тех краях, знаком с обстановкой.

До запуска двигателей, пробежки самолета, поднятия в воздух все в «Юнкерсе» хранили молчание, лишь когда вышедший из кабины штурман обрадовал, что благополучно миновали занятую противником территорию, пассажиры простились с нервным напряжением и заговорили.

— Третий с краю Паулюс, — продемонстрировал свою осведомленность Эрлих и указал на военного с погонами капитана. На недоумение

Магуры добавил: — Сын командующего 6-й армией, один из его близнецов, Эрнст ^[145], второй, Фридрих, служит на Аппенинском полуострове. Генерал-полковник предусмотрительно отсылает отпрыска из «котла», тем самым спасая от плена, сохраняя ему жизнь.