Онлайн книга «Дерзкая темная ночь»
В дверь тихо стучат: «Лорелея?» – Да, пап. Он делает паузу, потом поворачивает ручку и просовывает голову: – Не слышал, как ты вчера приехала. – Я приехала проведать тебя, но ты уже вовсю пилил те огромные поленья. Неудивительно, что ты меня не слышал. Со смехом он входит в комнату, и я замечаю у него в руке две кружки кофе. – Уж и не помню, когда ты в последний раз тут спала. – Я тоже. – Я сажусь и убираю волосы с лица. Глянув на часы, вижу, что сейчас только шесть утра. Папа – жаворонок еще со времен службы в морской пехоте и считает, что это он еще дал мне поспать. – Тебе необязательно было приезжать. Забрав у него свой кофе, я говорю: Мне захотелось. Тебе давно никто так сильно не нравился, как Эллен. Я хочу видеть тебя счастливым. Папа скептически смотрит на меня: – Ты терпеть ее не могла. – Ладно, может, она мне не нравилась, но, может, помимо прочего я хотела увидеться с тобой, бестолочь. – Я в норме, – ухмыляется он. – А тебе, наверное, просто захотелось сменить обстановку. Глубоко вдохнув горячий аромат, я чувствую, как он помогает мне проснуться: – Наверное. Папа садится на край кровати у моих ног и попивает кофе, уставившись в стену. Я чувствую надвигающийся разговор: сейчас он начнет рассказывать об Эллен или же расспросит о работе и обо мне самой. Мне неспокойно: не уверена, что хочу здесь находиться, но и домой тоже не хочу. Если честно, именно так я и ощущаю происходящее со мной: мне действительно необходима созданная мной карьера, но хотелось бы, чтобы она была попроще, не такой значительной и более управляемой. Еще я хочу Оливера, но чтобы не настолько сильно нуждаться в нем. Мне необходимо свободно дышать, без ощущения затянутой веревки вокруг грудной клетки. Но в моей жизни сейчас все раскручивается на полную катушку. И больше всего я хочу исправить, что натворила, хотя это кажется неодолимым. Папа переводит взгляд на мою раскрытую и наспех собранную сумку в углу. – Знаешь, мы с тобой говорим, но не разговариваем по-настоящему, – признает он. Его голос еле слышен и немного резковат: так всегда бывает, когда нас захлестывают эмоции. Никто из нас обоих не знает, как начать. Это все равно что в первый раз сажать ребенка на велосипед. Он смотрит на педали и на тебя, не зная толком, что теперь делать. Мы с папой примерно так же говорим о чувствах. – Мы общаемся почти каждый день, – напоминаю я ему. – Я знаю, чем ты занята, но очень мало о том, что у тебя на душе. Сделав глоток кофе, я испускаю стон: – Я думала, мы будем обсуждать вас с Эллен. Он пропускает мой ответ мимо ушей. – Ты все это время была по уши в работе, – замечает он, повернувшись посмотреть на меня. – Я серьезно, хочу поговорить с тобой. Ты в раздрае. Папа в курсе всех моих удачных и не очень решений, знает всю мою жизнь, и поэтому я всегда думала, он знает о моих чувствах просто потому, что знает меня. Но в целом он прав: это не частая тема для обсуждений. Точнее, исключительно редкая. Мы отпускаем саркастические шуточки, веселим друг друга, но разбираем эмоции. Трудно понять, хорошо это или плохо, но у меня выходит ровно то же самое с Оливером. – Приходи на кухню, давай позавтракаем. И поговорим. Я оглядываюсь вокруг, чтобы посмотреть, где вчера разбросала свои вещи, прежде чем рухнуть в постель. – Вообще-то, если у тебя все хорошо, я бы поехала домой. У меня куча работы. – Я закрываю глаза и сглатываю подступающую к горлу панику. – Нет, – не соглашается папа, и кажется, я с детства не слышала, чтобы он говорил со мной таким резким тоном. От чего мне тут же требуются глоток свежего воздуха и физическая дистанция. Поставив кружку на столик, я вылезаю из кровати. – На кухне, – говорит он. – Через десять минут. * * * – Ребенок, ты ужасно выглядишь. – Ты уже говорил. – Я обхожу его, чтобы сварить еще кофе. – Просто очень занята с книгой. Что случилось с Эллен? Он слегка сутулится, когда отвечает: – Судя по всему, начала видеться с каким-то парнем с работы. – Насколько вольно мне трактовать термин «видеться»? – прислонившись спиной к стойке и повернувшись лицом к нему, спрашиваю я. – Я сказал так из уважения к нежным чувствам моей дочери. А если точнее, то она трахнулась с ним в баре. Я морщусь: – Она сама тебе сказала? Он смеется и растягивает это короткое слово с легкой дрожью в голосе: – Не-а. Я застукал ее с ним, когда зашел к ней после ее смены. Хотел сделать сюрприз. Он стояла, перегнувшись через барную стойку, с его языком в глотке. И они не выглядели только что познакомившимися. – Хочешь, я ей врежу? Снова засмеявшись, он качает головой: – Я хочу, чтобы ты сделала свою фирменную яичницу и рассказала о чем-нибудь хорошем. Повернувшись к холодильнику, я достаю картонную упаковку яиц и пачку масла: – Мне нечего рассказать. – Нечего? – удивленно посмеивается он. – А как же Оливер? Я пожимаю плечами, радуясь, что стою к нему спиной, и достаю хлеб: – У нас примерно то же самое, что и у тебя с Эллен. – Оливер тебе изменил? – хрипло восклицает он. – Нет, – тут же отвечаю я, желая его защитить. – Ничего такого, это не… Долго рассказывать. – На случай, если ты не заметила, у меня теперь нет девушки. Так что времени у меня предостаточно. Он наблюдает, как я достаю из пакета два ломтя хлеба и ломаю на мелкие кусочки серединку для яичной корзинки – любимого завтрака папы. Когда я ее готовлю, он всегда наблюдает за мной с удивленным выражением на лице, будто это какой-то завораживающий ритуал. Это, конечно, потрясающе, но весь секрет в том, чтобы яйца и хлеб готовить вместе. Иногда я поражаюсь, как он только выживает в одиночку. – Что произошло? – настойчиво допытывается он. – Тем вечером вы тут с трудом отходили друг от друга. А сегодня ты приехала одна и спала в своей комнате впервые за долгие годы. Расскажи. Оставив яйца и хлеб на столе, я достаю сковородку. – Я не хочу говорить об Оливере, – говорю я, чувствуя, что меня застали врасплох внезапно появившиеся слезы. Понимаю, что папа видит, как я их смахиваю, поэтому бормочу: – Прости, я на взводе. Я испортила все, что только возможно. Фильм, будущую серию книг. Отношения с Оливером. Все. |