Онлайн книга «Он придет»
|
– ОСО. – Будьте добры миссис Брикерман. – Секундочку, сэр. Еще две минуты Манилоу. Затем: – Она здесь больше не работает. – А вы не подскажете, где ее можно найти? – Секундочку. Господи, да я этого Манилоу сейчас сам запою! – Миссис Брикерман теперь работает в Психиатрической медицинской группе Санта-Моники. Выходит, Оливия в итоге оставила госслужбу. – А у вас есть номер? – Секундочку, сэр. – Спасибо! Повесив наконец трубку, я заглянул в телефонный справочник, в раздел «Охрана психического здоровья». Номер принадлежал адресу на Бродвее – там, где Санта-Моника плавно перетекает в Венис, совсем неподалеку от мастерской Робин. Я набрал его. – ПМГСМ. – Будьте добры миссис Оливию Брикерман. – А как передать, кто спрашивает? – Доктор Делавэр. – Минутку. В трубке воцарилась тишина. Очевидно, до того, что по телефону можно проигрывать фоновую музыку, в ПМГСМ еще не додумались. – Алекс! Как ты? – Отлично, Оливия, а ты? – Чудесно, просто чудесно. А я думала, ты где-нибудь на Гималаях… – С чего это вдруг? – А разве не туда отправляются люди, когда хотят найти себя, – где жутко холодно и совсем нет кислорода? Где на вершине горы сидит маленький старик с длинной бородой, пожевывая травинку и почитывая журнал «Пипл»? – Это было в шестидесятые, Оливия. В восьмидесятые ты остаешься дома и отмокаешь в горячей воде. – Ха! – Как Эл? – В своем репертуаре. Все такой же экстраверт. Когда я сегодня уходила, он горбился над доской, что-то бормоча про пакистанскую защиту или еще какой-то наришкайт [52]. Ее супруг, Альберт Д. Брикерман, работал редактором шахматной колонки в «Таймс». За пять лет, что мы с ним знакомы, я не слышал от него и десятка слов подряд. Трудно было представить, что у него могло быть общего с Оливией, настоящей «Мисс Общительность» с тридцатых годов по нынешние восьмидесятые. Но они были женаты уже тридцать семь лет, вырастили четверых детей и вроде как жили душа в душу. – Так ты в итоге ушла из собеса? – Да, можешь поверить? Даже таких неподъемных людей, как я, можно снять с насиженного места. – И что же тебя сподвигло к такому неожиданному решению? – Знаешь, Алекс, вообще-то я бы спокойно и дальше там оставалась. Да, система прогнила – но какая система сейчас не прогнила? Я уже к этому привыкла. Как к бородавке на роже. Мне хочется думать, что я все равно была там на своем месте – хотя должна тебе сказать, что чем дальше, тем все там становилось печальней и печальней. Полная тоска. Как урезали финансирование, работать вообще стало некому, а народец словно с цепи сорвался. Уже и за социальных работников взялись. У нас одну девушку прямо в центральном офисе зарезали. Теперь в каждом отделении вооруженная охрана. Но какого черта, я ведь выросла в Нью-Йорке! А тут как раз мой племянник, сынишка моей сестры, Стив, закончил медицинский и решил стать психиатром – можешь поверить, еще один спец по душевному здоровью в семье? Это, наверное, такая безопасная форма протеста – папаня-то у него хирург… Короче, мы с ним всегда были близки, и он всегда шутил, что когда начнет работать, то спасет тетю Ливви из этого задрипаного собеса и возьмет к себе. И, не поверишь, все-таки взял. Написал мне письмо, сообщил, что переезжает в Калифорнию, поступает в эту группу и что им нужен социальный работник на постоянку – типа как я на это посмотрю? И вот я здесь, с окнами на пляж, работаю под началом маленького Стиви – естественно, я не называю его так при остальных. – Просто классно, Оливия. Чувствуется, что ты довольна. – Еще как довольна! В обеденный перерыв можно на пляж сходить с книжечкой, позагорать… После двадцати двух лет я действительно почувствовала, что живу в Калифорнии! Может, научиться кататься на роликах, как думаешь? Представив себе, как Оливия, с ее комплекцией примерно как у Альфреда Хичкока, рассекает на роликовых коньках, я невольно расхохотался. – А-а, насмехаешься! Ну погоди мне! – Она хохотнула. – Ну ладно, хватит автобиографий. Тебе ведь что-то надо? – Мне нужна кое-какая информация о месте под названием Ла-Каса-де-лос-Ниньос, в Малибу. – Детском доме Маккафри? Хочешь кого-то туда отправить? – Нет. Долго рассказывать. – Послушай, если это действительно такая долгая история, то, может, дашь мне покопаться в документах? Приходи вечерком к нам домой, и я лично тебе все передам. Буду возиться с выпечкой, а Альберт – медитировать над доской. Сто лет тебя уже не видела. – А что собираешься печь? – Штрудель и шоколадные бисквитики на скорую руку. – Обязательно буду. Во сколько? – Подгребай где-нибудь в районе восьми. Помнишь адрес? – Не так-то много времени прошло, Оливия. – Скажешь тоже!.. Послушай, не хочу изображать кумушку, но если у тебя нет подружки, то к нам только что одна молодая дама устроилась, тоже психолог. Очень милая. У вас могут получиться чудесные детки. – Спасибо, но у меня уже кое-кто есть. – Обалдеть. Приводи, покажешь! * * * Брикерманы жили на Хейворт-авеню, почти на границе Фэрфакс-дистрикт [53], в маленьком, покрытом бежевой штукатуркой домике с испанской черепичной крышей. На подъездной дорожке стоял громоздкий «Крайслер» Оливии. – А мне-то тут что делать, Алекс? – спросила Робин, когда мы подошли ко входной двери. – Любишь шахматы? – Не знаю даже, как ходят фигуры. – Насчет этого не беспокойся. Это из тех домов, где можно не придумывать, что бы такого сказать. Если тебе вообще выпадет шанс поговорить – считай, повезло. Ешь бисквиты. Наслаждайся жизнью. Я поцеловал ее в щеку и нажал на кнопку звонка. Дверь открыла Оливия. Практически не изменилась, разве что прибавила несколько фунтов – крашенная хной завивка, розовощекое открытое лицо… Облачена она была в бесформенный балахон с гавайским рисунком, который от ее смеха радостно заколыхался. Раскинув руки, прижала меня к груди, размером и консистенцией напоминающей небольшой диван. – Алекс! – Отпустив, отодвинула меня на вытянутые руки. – И уже без бороды! Тогда ты был вылитый Лоуренс [54]. А теперь ну чисто студент! |