Книга Все меняется, страница 30 – Элизабет Говард

– А где Джульет? – вдруг спросила Зоуи. – Разве она не ходила с вами, Руп?

– Я думал, она ушла с Тедди и Саймоном.

Генри подхватил:

– И с нами. Нет, с нами ее не было.

Зоуи, которая предпочла отдых прогулке, теперь уже раскаивалась.

– Право, Руперт, мне казалось, ты обещал, что за всем проследишь.

Джорджи отвлекся от своего сандвича с яйцом.

– По-моему, она села к Невиллу в машину.

– А, ну тогда все в порядке. С ним она в безопасности.

* * *

– Ты ведь не боишься, правда? Со мной ты в безопасности, моя дорогая, прекрасная Джульет!

Она метнула в него быстрый взгляд и потупилась, уставилась на свои колени. «Дорогая», «прекрасная» – эти слова возбуждали в ней нечто вроде боязливого волнения. Мелькнула ужасная мысль, что он потешается над ней.

– Ты правда так думаешь?

– О да. Я не шучу. Не смейся надо мной. Можем заключить соглашение не смеяться друг над другом, да?

– Да, – как хорошо, что все прояснилось.

– Но если кто-то другой поскользнулся на метафорической банановой кожуре, мы вправе смеяться, сколько душе угодно.

– А мне бы не захотелось. Только представь, каково бедняге!

– Незачем мне представлять, он же никто. Если ты гипотетический, тебя не существует.

– А-а.

Он умолк. Все складывалось не так, как он воображал. Ему казалось, труднее всего будет остаться с ней наедине, а это оказалось проще простого: «Зачем тебе мерзнуть на этой прогулке? Давай прокатимся в моей машине». Она уже достигла возраста, когда некоторые ее ровесницы хвастались кавалерами, но ни у кого из них не было машины. Она всем расскажет, и они заткнутся.

Так что все замечательно. Она согласилась, вместе они выскользнули из дома через кухонную дверь и прошли по гаревой дорожке к двору перед конюшней и гаражами.

Только когда они уже сидели в машине и пропускали толпу пешеходов, поворачивающих налево, к Уотлингтону, а сами собирались повернуть направо, к Бэттлу, он вдруг заволновался – даже оробел, осознав, что остался с ней наедине. Как объяснить ей то удивительное, что случилось с ним? Стоит ли ему воспринимать этот день просто как праздничную вылазку? Или попытаться со всей серьезностью рассказать ей о своих чувствах? И в том, и в другом подходе было что-то неправильное. Так или иначе, он решил ничего не предпринимать, пока он за рулем. Он проедет мимо Бэттла до того места, где есть поворот в лес. А когда свернет туда, то предложит прогуляться и попросит разрешения сделать несколько снимков.

Так он ей и сказал, и она как будто бы отнеслась к услышанному спокойно и радостно.

Он прибавил скорость – ему не терпелось поскорее доехать до леса.

День был по-настоящему зимний, безветренный, голые деревья казались сложным каркасом, приготовленным для скульптуры из их листвы. На плотном свинцовом небе тускло-оранжевое солнце незаметно клонилось к горизонту, оставляя сумеречный мазок.

Он нашел поворот к лесу, оба вышли из машины.

– Если ты меня сфотографируешь, ты отправишь снимок в журнал?

– Не знаю, – ответил он и, заметив, что она приуныла, добавил: – Думаю, когда-нибудь – да. Дай мне руку. Боже, да ты продрогла!

На ней была новая зимняя куртка – оливково-зеленая, с капюшоном, отделанным мехом – по его мнению, он подчеркивал загадочную красоту ее лица. Отщелкаю несколько кадров, а потом все ей объясню, думал он.

В нескольких ярдах от тропы упал большой благородный каштан – или, скорее, был повален, потому что не с вывороченными, а с обрубленными корнями лежал под наклоном, сцепившись верхними ветками с соседними деревьями. Невилл подсадил Джульет на толстую часть ствола, достал карманный фотоаппарат, с которым не расставался, и попросил ее снять капюшон. Свет был слабым, приятно угасающим до сумеречного, и он понимал, что снимки получатся так себе, но она-то этого не знает, а он сделает еще много других, которыми наверняка угодит ей.

– Так, а теперь я, как заправский профессионал, буду тобой командовать.

– Ладно.

Приятнее всего было притворяться, будто ей не очень-то и хотелось. На снимках большинство моделей выглядели скучающими, и теперь она старалась подражать им, но добилась только одного: он решил, что она испугалась, стал ласково поддразнивать ее, уговаривать повернуть голову, сместить корпус, поставить руки так, как ему хотелось.

Он работал, пока она не застучала зубами от холода, а его не захлестнули угрызения совести.

– Моя дорогая, надо же было сказать мне! Когда я увлекаюсь, я не замечаю ничего. Мне так жаль, – он сам надел на нее капюшон, растер ей ладони, а потом, обняв ее, помог встать на ноги, которых она уже не чувствовала, потому и споткнулась. Тогда он подхватил ее на руки и понес к машине.

– Я хоть немножко сгодилась? – спросила она, когда снова смогла говорить.

– Сгодилась – для чего?

– Для работы моделью.

– А, это! Да, разумеется. Из тебя получилась чудесная модель. Лучше и не придумаешь.

Она испустила глубокий вздох удовлетворения.

Он порылся в боковом кармане и вытащил помятый пакетик мятных «поло».

– Они тебя согреют.

– А ты будешь?

– Буду. Положи мне. – Он сбавил скорость, повернулся и на секунду ощутил губами прикосновение ее холодных пальцев.

Уже почти стемнело, крупные снежинки с праздной неопределенностью медленно слетали с неба.

– Сколько тебе лет?

– Пятнадцать. Ну, вообще-то почти шестнадцать, – ответила Джульет сдержанным, взрослым голосом: вопросы про ее возраст она терпеть не могла, потому что слишком уж часто за ними следовал тошнотворный покровительственный тон. – А тебе?

– Мне двадцать шесть. Довольно-таки юные двадцать шесть.

Господи, думал он. Нам придется ждать долгие годы.

– На десять лет больше, чем мне, – со спокойным удовлетворением подытожила она. – Это не так-то мало. Но на самом деле ты не кажешься таким уж старым.

Он начинал ей нравиться – за внешность, которая, если приглядеться, оказалась и яркой, и романтичной: на лоб косо падал темный локон, скулы были высокими, глаза менялись каждый миг – становились то насмешливо-обаятельными, то приобретали иное, незнакомое ей выражение. Эта загадочность пришлась ей очень по душе.

Снегопад усилился, снежинки становились белыми, только когда долетали до ветрового стекла, зато теперь не таяли, а лежали там, где упали; вскоре от снега обочины, живые изгороди и поля за ними заблистали. «Дворники» вместо того, чтобы нехотя и небрежно описывать дуги по стеклу, двигались с трудом и протестующе скрипели. Ветровое стекло изнутри начало запотевать от их дыхания, и они по очереди протирали его ладонями. К тому времени как они миновали Сэдлском и добрались до поворота налево, который выходил к шоссе на Бэттл, разыгралась метель.