Книга Половина солнца, страница 74 – Ад Вороновский

Странное дело – ни ла Бэйла, ни Хэллебора в их комнате не было. Не пошли ли они там на очередные разборки друг с другом? Выяснять отношения? Кто их знает. Впрочем, Коул не был настолько же конфликтным, насколько был Олеан.

Толкнув двери в столовую носком ботинка, я ввалился внутрь, где уже собралась толпа народу. Все бурно обсуждали, зачем их снова вызывал директор, связано ли это с недавним приездом родственников и родителей и прочие теории и догадки, не имеющие под собой логического обоснования.

Кажется, весь мир начал потихоньку сходить с ума. Вернее, наш мир. Мир одинокого острова и лицея. Так-то мир уже давно был поехавшим.

– Что такое, Дэмиан? Ты так взволнован. Раздражён. Снова подрался с кем-то? Я же просил тебя…

Я отрицательно покачал головой, садясь за свой обычный стол. Места Олеана и Коула, разумеется, были пусты. Когда брат сел рядом, я наклонился ближе и проговорил сдавленным шёпотом:

– Они замышляют что-то. Я знаю. Я всё знаю, фахан ^[11] их дери. Чувствую. Помнишь мой… Мой побег. Это по той же причине. В смысле, не из-за меня, а из-за разговора, который я услышал… Мы – топливо для механизма, вырабатывающего энергию для нашего мира. Эти уроды из правительства задумали какой-то ненормальный и бесчеловечный кровавый проект, и они хотят начать приводить его в действие, говорю тебе…

Дрю смотрел устало и встревоженно. Он вздохнул, выслушав мои предостережения.

– С чего ты взял? Директор может вызывать по любым причинам – кто-то сломал что-нибудь в кабинете или же родители просили его поговорить с детьми, да что угодно, Дэмиан. Почему ты решил, что дело касается именно того безумного заговора?

Я открыл рот, но тут же заткнулся, глядя, как мимо прошёл один из учителей. Выждав время, я заговорил чуть громче – ради большей убедительности.

– Потому что там была эта «святая троица» – директор, Крозье и Туманная! Они – вестники хаоса, гарантирую. Они все были там, когда… Когда выносили свой приговор. Наказание в ящике Пандоры.

Брат сглотнул, отвёл взгляд, но потом снова на меня посмотрел.

– Не очень резонно, братишка, но если ты так уверен… Может быть, ещё что-то?

Я закивал.

– Ну конечно, я же не полный кретин! Я пытался уловить обрывки фраз, и мне это удалось. Да я и просто поспрашивал самих ребят и их одноклассников – короче… Пришлось немного социализироваться… Ладно, в общем, директор допрашивал тех, кто так или иначе проявил свою аномальную на уроках больше всех, чьи способности были наиболее сильными в плане атак и мощи, или скорее перспективны. Из вашего класса, к слову, был какой-то парень, вроде как аномальная у него ещё с… с огнём связана.

Я замолчал. Дрю понимающе опустил взгляд, наливая себе чаю.

– Так вот, они спрашивали учеников, разумеется, об их силе. На что она способна. И тому подобное.

Дрю кивнул.

– Хорошо. Это уже добавляет веса твоим словом, но… Что они собираются делать с этими ребятами?

Я опустил взгляд в свою пустую тарелку. Аппетит либо пропал, либо его не было уже давно.

Вдох. Выдох.

– Не знаю, – Эндрю наливает чай и в мою чашку, пододвигая её к себе. Альбом лежит рядом – в нём я вижу собственный портрет и несколько смущаюсь.

Шрамы так точно прорисованы… Волосы в хвостик убраны. Здорово всё же он рисует.

– Да и не хочу знать. Но, боюсь, выбора у нас нет. И скоро мы всё поймём.

Шум в столовой вдруг отошёл на задний план, и я, подобно старшему брату, погрузился в собственные мысли.

Волк

Не знаю точно, когда мы вернулись обратно.

В какой-то момент я начал задыхаться. Кашлять.

– Это всё воздух. Здесь он уже не такой, как прежде. А ты ещё и со слабым здоровьем, – заметил Олеан, и на секунду в этих словах мне послышалась замаскированная поддержка, забота. – Пора возвращаться в наш ад.

Что же, определение «ад» очень точно описывало то, что сейчас творилось в лицее.

Тишина. Она прерывалась громким голосом директора и редкими выкриками кого-то из учеников.

– Зачем, куда?.. – и тут же обрывалось.

Дети были в растерянности. Взрослые хранили скорбное молчание.

Кажется, праздники закончились. Во всех смыслах.

Закончилось вообще наше спокойное существование. Относительно спокойное.

– Вы поможете спасти наш с вами мир. Всё будет в порядке.

«Всё будет в порядке».

Олеан хмурился, сжимая кулаки так, что на его ладонях наверняка оставались отметины от ногтей. Дрю смотрел на Дэмиана, слегка приоткрыв рот, но не способный что-то сказать. Губы его дрожали.

Куин-младший же выглядел безумно злым и вместе с тем бесконечно холодным.

Его лицо сохраняло спокойствие, но в глазах горело ледяное пламя ненависти.

– Но я не хочу, и вы не говорили ничего об этом…

Крозье и бывший учитель химии выталкивали на улицу мальчика по имени Юлиан – прямо в темноту. Туда, где снова стоял уже готовый вертолёт, в котором сидели такие же перепуганные и ничего не понимающие ученики. Их было трое, Юлиан – четвёртый.

Мы толпились в коридоре, собрались не все, но довольно многие, и директор удерживал нас своим суровым взглядом на месте, не давая никому сказать более ни слова, сделать хоть малейшее движение в сторону этих мерзких захватчиков.

– Вы можете помочь всему миру, юноша, – отвечал Юлиану директор, поправляя очки.

Большинство из нас понимали, что он ничем уже никому не поможет. Понятное дело, что кто-то верил правительству и их безумным планам, но ни я, ни мои друзья не были среди наивных.

Дверь закрылась. Было уже два часа ночи, когда четверых бессмертных: двоих относительно взрослых, но считавшихся учениками, и двоих подростков вытащили из комнат вежливо, но настойчиво, твердя по пути что-то про спасение мира и отсутствие выбора.

Мы продолжали стоять в коридоре, слушая, как вертолёт поднимается в небо. Директор не прогонял. Он давал нам осознать всю тяжесть ситуации.

Он не строил из себя тирана. Он выглядел администратором, у которого не оставалось больше выбора.

И всё же он отдал им детей, ребят.

Да при чём тех, судя по всему, чьи близкие либо уже умерли, либо не имели с ними прямой связи.

Вот для чего было это разрешение приехать родителям. Просто чтобы убедиться в том, кого можно трогать, а кого пока что не надо…

Я продолжал пялиться на дверь до тех пор, пока меня не ударили локтём в бок, намекая на то, что смысла стоять в коридоре больше нет.