Книга Фатальное колесо. Пятое колесо в телеге, страница 41 – Виктор Сиголаев

Даже безобидная Тошка, за которую я сейчас ходатайствовал перед полусонным комсомольским лидером, выглядела крайне ершистой. Рефлексы, скорей всего. И вообще вся публика жестко разделилась в своих предпочтениях – ровнехонько по гендерному признаку.

А я тем самым под шумок получил добро на переназначение учетчика достижений виноградарского хозяйства.

– Здравствуй, Витя.

Хоть я и «привит», как хвастался раньше, но все равно екнуло. Я ведь тоже Витя! Хоть и размерами поменьше.

У видения оказался чрезвычайно сексуальный грудной голос – низкий и глубокий. Обволакивающий. Таким голосом, как правило, вселяют надежды на безумные ночи и не менее сумасшедшие дни. Дни… во грехе.

В страстном и непристойном грехе!

Гипноз?

Где-то неподалеку дружно клацнули не совсем аккуратно закрывающиеся челюсти случайных ценителей. Несовершеннолетних, надо отметить. И неискушенных.

– Привет, Оль, – лениво махнул рукой комсомолец, ломая зевоту. – Пойдем ко мне. Фасулаки. Где Фасулаки? Жорик! За старшего. Я позже подойду.

И скрылся с чудесной княгиней Ольгой в тени палат царских.

В смысле – потащил подругу в «бараки», люто ненавидимый всем мужским коллективом двух студенческих групп. Ну, разумеется, кроме меня.

Мне пофиг… почти.

– Кто это? – шепнула Тошка, приблизившись. – Подружка Надрезова?

– Да нет, – постарался я придать голосу равнодушия. – Мама евонная. Сынка вот приехала проведать. Не обижают ли, хорошо ли кормят, поят…

– Дурак! – хихикнула моя новоявленная герл-френда. – Красивая она! Вот бы мне такой стать.

– Ты лучше! – заверил я ее совершенно искренне. – Ты настоящая. Живая. А она, как… Снежная королева. Ледышка! Хоть и загорелая. Иди сюда…

Странно, но Тошка стеснялась целоваться на людях. И меня это крайне забавляло. Я опять почувствовал, как взрослая составляющая сжимается в подкорке в пульсирующую точку. Вот и правильно! Стариканам тут не место.

– Витя! Не на…

Ага, сейчас!

Я запечатал ее рот поцелуем.

Виноградная девочка, пахнет как сорт «Изабелла» – солнцем и лесной земляникой.

Стихла, затрепетала как пойманная птица. Только глаза зажмурила – сильно-сильно. Это чтобы окружающих не видеть, я знаю. Народ косится на нас, усмехаясь понимающе – покровительственно и цинично! Так, как к этому и должны относиться настоящие мужики в пятнадцать-шестнадцать лет.

И только я один чувствую мощные флюиды зависти.

Утренний шок у них – сначала появление замечательной Княгини, потом эти обжималки-целовалки на виду у всех. К слову, скоро эти нежности станут повальной модой у нас на курсе – как раз после окончания второго семестра, следующим летом, получается. Напряжение первого года обучения схлынет, появится уверенность в своих силах, и гормоны неконтролируемо хлынут в освободившееся после учебного ажиотажа пространство.

А мы вот с Тошкой чуть поторопились с романтикой. Поэтому и на таком прицеле у всех завистников. Я до сих пор не понимаю – кто из нас кого «снял»? И есть у меня смутное подозрение, что…

– Фасулаки! Я не понял, какого черта вы еще здесь? – выглянул из окна своего персонального номера Надрезов. – А ну, марш на плантации! Чернокожие.

– Все! Погнали, толпа! – слегка важничая, скомандовал Жорик. – Выходим на дорогу и притормаживаем. Там проверка. Старосты, списки взяли? Караваев, Смирнова! Вас спрашивают!

– Караваев задержится! – донеслось из «бараков». – Возьми у него журнал. Сам людей проверишь. Не маленький.

Я недоуменно закрутил головой.

Задержится? С какой это стати?

Тошка ничего не спросила и не прокомментировала, а только странно на меня посмотрела, присоединяясь к выползающим на дорогу бригадам. Она вообще умеет быть немногословной – для женщины это достоинство. Пардон, в данном случае для девочки.

– Зайди к Надрезу, – продублировал Жорик, забирая у меня бумаги, репетова́л, как назвали бы это бравые морячки – И не тормози тут, норма все равно за тобой! Не советую забывать.

Я пожал плечами и отправился внутрь здания. До чего же злопамятный тип этот вредный грек! А ведь он мне сначала даже понравился. Рыжий предок Чубайса!

В сравнении с набирающей обороты жарой на улице внутри помещения пока еще царила приятная прохлада. Ненадолго, надо думать. К одиннадцати и здесь начнется душегубка, это я хорошо помню. Дверь в кабинет воспитательского состава, где разместили нашего начальника, была приглашающе открыта.

– Знакомься, Витя, это Ольга, – сушеным голосом проворчал комсорг. – Она корреспондент. Журналистка и фотограф.

И точно, на прекрасной шее Совершенства висел фотоаппарат в кожаном чехле. Верю.

Странно только, что комсомольский вождь ее представляет мне, а не наоборот. Положено же мужчину первым представлять женщине! А так выходит, будто бы я шишка поважнее всех присутствующих!

Невежливо как-то.

Я внимательней присмотрелся к той, кого по этикету обидел Надрезов.

Лет восемнадцать на глаз, может, и больше. А может, и меньше. Одно определенно – очень хорошо выглядит. Термин «ухоженная» нехарактерен для начала восьмидесятых, но она именно что следит за собой – грамотно и со вкусом. И, повторюсь, ну очень красивая!

– Оля, – произнесла она, протягивая мне руку не вставая с кресла. – Собкор городской газеты.

– Витя Караваев. Два дня как студент техникума.

Умеренное рукопожатие – ладошка и не вялая, и не жесткая. Эта девушка и правда, что ли, идеальна?

– Ты садись, Витя, не стой, – указал мне на свободное кресло Виктор Анатольевич, сам плюхаясь на койку. – Мы на помощь твою рассчитываем. Некоторым образом.

– А почему именно на мою?

– А на какую конкретно помощь, не хочешь спросить?

Он потянулся за блокнотом на столе и стал что-то лениво вырисовывать. Без особого энтузиазма, как я заметил. Полностью игнорируя народную рекомендацию, звучащую как «не хочешь… не мучай…».

– На какую? – переспросил я, завороженно следя за рассеянными движениями карандаша в комсомольских пальцах. – Хочу спросить. Но потом. Мне интересно, чем именно я заслужил эту вашу милость.

Красавица рядом улыбнулась уголками своего точеного рта.

– Скажешь тоже, «милость», – пробубнил комсомольский вождь, отбрасывая блокнот и с удовольствием вытягиваясь поверх покрывала. – Опять не получилось. Что-то я не выспался. Из-за нового места, что ли?

Тоже странно – тут гость сидит, девушка, а он валяется, словно хряк. Не замечал я раньше в комсомольце склонности к моветону. Хотя, впрочем, если они близки, да еще и давно, – в принципе допустимо. Но опять же не при чужих! Он как специально ее унижает!