Книга Дым и Дух, страница 24 – Чарли Хольмберг

Странный цвет стен вызывал в памяти образ заплесневелого сыра. Какой камень пошел на их постройку, Рон не знал, но вскарабкаться по этим гладким, словно галька, камням не представлялось никакой возможности. Везде и всюду мелькали закованные в тяжелые кирасы стражи. Их панцири украшали изображения беспарусных лодок – знаки уважения предкам и триумвирату. «Ну, хоть не лилии, и то хорошо».

Пока Рон шагал к зарешеченному окошку, за которым сидел служитель, спину ему, словно иглы, жгли взгляды стражей. Каждый страж (каждый!) не спускал с него глаз. Напустив на себя беззаботный вид, Рон занял очередь. В казематах «Гереха» изнывали тысячи и тысячи заключенных, и сотни посетителей выстраивались в очередь, чтобы замолвить за них словечко. Некоторых служитель разворачивал даже не дослушав, и тогда свинцовый шар в животе у Рона разбухал до невыносимых размеров. Но ведь Рон заполнил все полагающиеся бумаги. По закону, ему не должны дать от ворот поворот. По закону, у него есть право на одно посещение.

К сожалению, маму свою он так и не увидит.

Зарывшись поглубже в карманы, Рон правой рукой крутил амаринт, а левой мял и комкал внушительную пачку денег. Почти все, что у него осталось. Надо срочно искать работу. Но перво-наперво разобраться с «Герехом».

Служитель, тучный пожилой господин с набрякшими под глазами мешками, восседал в допотопной будке, глядя на мир через погнутые прутья чугунной решетки. На лице его проступала усталость, но Рона самочувствие служителя не волновало ни капли.

Подойдя к будке, он достал бумаги и, швырнув их на конторку, прихлопнул ладонью.

– Я бы хотел повидаться со Смотрителем.

Служитель, не удостоив Рона и взглядом, смахнул бумаги, страдальчески вздохнул и уткнулся в них носом, видимо, забыв про очки, блестевшие на его лысой макушке. Прочитал первую страницу, перелистнул, принялся за вторую.

– Вы встречаетесь либо со Смотрителем, либо с осужденным. Третьего не дано.

– Я в курсе.

Служитель нахмурился, отложил бумаги, выровнял их в стопочку, пошарил под крохотным столиком и извлек на свет божий печать. Макнув печать в синюю чернильницу, он проштамповал низ первой страницы, расписался и дал знак стоявшему неподалеку стражу. Здоровенный детина, бряцая мечом по начищенным до блеска поножам, промаршировал к конторке. Служитель протянул ему документы и промямлил:

– К Смотрителю. Четверть часа. Следующий!

Ничего не ответив, страж дал знак Рону головой и двинулся вперед. Рон проследовал за ним. К конторке подошла женщина и безутешно зарыдала, повергнув Рона в смятение.

«Отправить бы этих трутней на улицы – город охранять, – зло подумал он, – тогда бы с преступностью было покончено раз и навсегда». Стражи – куда ни кинь взгляд, одни стражи – торчали у стен через каждые полтора метра. И совсем юные, не старше Сэндис, и великовозрастные, одних лет с его матерью. Дородные, широкоплечие. Упитанные. «Интересно, сколько они получают? Интересно, какой процент с уплаченных гражданами налогов уходит на их прокорм, на их щегольские железные побрякушки?»

У всех и каждого по мечу и пистолету. У всех и каждого. Да набей Рон карманы амаринтами, и то полученного бессмертия не хватит, чтобы пройти сквозь их строй и вернуться обратно.

Страж подвел Рона к махонькой двери в конце длинного арочного коридора, битком набитого бдительными солдатами. Солдаты во все глаза пялились на Рона. Стояла жуткая тишина. Никто не говорил, никто не двигался. Никто, казалось, не дышал.

Закованный в броню охранник открыл дверь. Рон протиснулся в нее вслед за своим стражем и уперся во вторую дверь. Когда ее открыли, дорогу им преградила третья. Когда распахнулась третья дверь, Рон почувствовал, что задыхается в этом кошмарном узилище, словно в дымовом кольце.

Невыносимый, непередаваемый запах, никогда не встречавшийся ему прежде (а ведь он чистил сточные трубы, чтобы заработать себе на жизнь!), ожег ноздри. Еле уловимый и какой-то… кисловатый душок плесени. Легкий смрад человеческих испражнений, едкий и… снежный. Вонь раскаленного железа и пота – тяжелого, резко бьющего в нос, словно в «Герехе» люди выделяли не воду, а уксус.

О воле в этой ловушке можно было только мечтать… Угрюмый холл разветвлялся на три коридора (один посередине и два по бокам), и все три терялись в бесконечности тоннелей, в черной непроглядной бездне.

Рон вообразил, что центральный коридор вел в глубины «Гереха». Может, его мама там, у него под ногами, в зарешеченной клетке на первом уровне тюремных камер? Или еще ниже?

Свинцовый шар невыносимо сдавил живот, и Рон согнулся, чтобы утихомирить боль. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Лоб покрыла испарина. Зубы стучали от холода. Страж подошел к нему и снял со стены масляную лампаду.

В коридорах стояла кромешная тьма. Несомненно, в этой тьме скрывались наглухо задвинутые на засовы двери, за которыми горел свет. Несомненно, его мама не сидела в беспроглядном мраке, гадая, чем же она заслужила тюремный ад.

Комок подкатил к горлу Рона. Острая, до рези в глазах, боль стянула голову.

– Они ведь не пытают узников, правда? – спросил он.

– Сюда, – мрачно посмотрел на него страж и повел за собой по левому коридору. Сделал несколько шагов и добавил: – Нет, если те ведут себя смирно.

Руки у Рона задрожали, и он спрятал их в карманы. Немного успокоился, поглаживая грани амаринта и пачку купюр. Все будет хорошо. С его мамой ничего плохого не случится. Она не станет нарушать правила. Не станет голосить и убиваться из-за того, что ее безвинно заточили в крепость.

Когда отец ушел от них, она держалась молодцом.

Обитые железными листами стены отражали отсвет масляной лампы в руке стража и их зыбкие тени. Коридор повернул, и дорогу им преградила очередная дверь. Страж постучал. Отъехала в сторону смотровая щель, подозрительно стрельнули глаза, загремели засовы, и дверь отворилась.

«Свет, свет», – возликовал Рон, когда они вошли в маленькую комнатенку, озаренную полудюжиной светильников. Лампы чадили, и дым клубами подымался вверх, выходя через вентиляционное отверстие в потолке. «И все-таки – свет! Слава проклятым богам!»

Наконец он вздохнул полной грудью. Страж пробормотал что-то на ухо одному из солдат – всего их было трое – и показал бумаги. Солдат и страж склонились над ними, кивнули, и страж передал документы сотоварищу.

– Туда, – сказал тот. – Сегодня приемная Смотрителя слева.

Расскажи он об этом в Годобии, Ясбене, да хотя бы в Серране, его подняли бы на смех, ему никто не поверил бы… Нет, он не был ни там и ни там, но вдосталь наслушался баек о заморских краях от купцов и торговцев, наводнявших Колинград в летнюю пору. А еще мама, любительница иностранной литературы, пересказывала ему прочитанные истории. Возможно, книги многое привирали, но ведь не все, так что у Рона сложился определенный, вполне отчетливый образ жизни в раскинувшихся на юге землях.