Книга Фурии, страница 72 – Кэти Лоуэ

– Вали из моей комнаты, – повторил Энди.

Электрическая дуга словно бы протянулась от одного к другому; народ зашевелился, чувствуя, что что-то произойдет.

Ники откуда-то сверху вцепилась мне в плечо.

– Пошли отсюда.

Я подняла голову.

– Не, все нормально. – Меня охватило странное возбуждение, я стиснула зубы, сбросила с плеча руку Ники – и в этот момент парень неловко попятился и пробормотал что-то нечленораздельное, вроде как звал кого-то. Я оглянулась – другой тип со смехом мощно впечатал кулак в скулу Энди; тот ринулся вперед и вцепился зубами ему в плечо. Бойцы ревели и вопили, публика хлынула из комнаты в коридор, стены сотрясались от топота десятков ног.

Я отступила в угол и, прислонившись к стене, наблюдала за боем. Было что-то странное и до некоторой степени печальное в том, как они, словно дикие звери, бросались друг на друга. «По крайней мере, – мрачно подумала я, – когда девушки делают друг другу больно, у нас это как-то ловчее получается».

Итог был предсказуем: победил тяжеловес, хотя к чести Энди надо признать, что сопротивлялся он изо всех сил, царапался, кусался. Когда все кончилось, победитель, рыча, как медведь, подошел к ночному столику и свалил на пол все его содержимое. Найдя то, что искал, он, под приветственные крики толпы, славившей героя, вышел в коридор. Энди неподвижно лежал на кровати. Не уверена, что он видел меня.

Потом он медленно приподнялся на локте; застонал и снова опустился на подушку.

– Ну как, жив? – осведомилась я.

Он вздрогнул, вытянул шею.

– А, это ты.

Он вернулся в прежнее положение.

Я шагнула вперед, включила свет. Он недовольно заворчал; я выключила.

– Салфетка нужна? – спросила я. – Или, может, пластырь? А то скорую вызову.

– Отстань, – простонал он. – Все нормально.

Я наклонилась над кроватью; все лицо у него было в крови, один глаз заплыл.

– Не сказала бы, что ты выглядишь нормально.

– А я говорю, все нормально.

– Ладно, ладно. Ты Робин не видел?

– Ах вот оно что. Вот почему ты здесь. Мог бы догадаться. Не затем, чтобы помочь… – он сел на кровати, схватившись, чтобы не упасть, за матрас, – …когда мне это так нужно.

– Я предлагала. Ты отказался.

– Я просто не понял, что ты предлагала именно это.

– Не это, можешь мне поверить. – Меня затошнило. – Но могу, если хочешь, принести стакан воды.

– В таких делах одно влечет за собой другое… Так что, если тебе не трудно…

Я сполоснула чашку в раковине – вода из крана текла желтоватая и мутная.

– Спасибо.

Он сплюнул; в чашку, завиваясь спиралью, потекла плотная струя крови, брызги разлетелись в разные стороны.

– Не за что… Так видел ты ее или нет?

– В последние дня два – нет. – Он пожал плечами. – Может, три. Точно не скажу.

– Она говорит, вы расстались.

– Правда? – то ли кисло, то ли равнодушно переспросил он. – Не могу сказать, что удивлен. В последнее время она вела себя как настоящая дрянь. – Он наклонился и застонал, доставая из-под кровати поднос, на котором валялись бумага, пакетики с травкой и стояла ступка.

Меня передернуло от злости. «Да как ты смеешь, – с отвращением подумала я. – Как ты смеешь так обзывать ее?» Я вспыхнула, подумав о самой себе.

– Ну да, – сказала я наконец, – так оно и есть.

– Уф-ф, – засмеялся он, разминая в пальцах крошки табака. – Ладно, я пошутил. Но ты-то, кажется, всерьез.

– Проехали. – Я закатила глаза.

– Вообще-то она мне про тебя рассказывала, – продолжал он, глядя на меня и медленно облизывая край бумаги. – Так что я знаю все твои тайны.

Было нечто в его манере говорить такое, что вызывало у меня отвращение: эдакая снисходительность парня из частной школы (от которой многие так и не могут избавиться, полагая самодовольство и превосходство над другими своим естественным правом – чисто мужская черта). Сейчас, десятилетия спустя, я могу представить его, бледного, с дредами на голове, управляющим хеджевого фонда с волчьей хваткой, «креативными» наклонностями, ностальгическими воспоминаниями о днях студенческой молодости, которого сильно «изменил» год, проведенный в одной из стран третьего мира, где он «помогал» становлению местного самоуправления. Я видела таких на художественных выставках, где они покупают порнографическую живопись, не понимая ее смысла; слышала, как они обсуждают свои коллекции в галереях с похожими на воробышков дамами в очках, чтобы потом пригласить их в ресторан, заказать ужин и долго, скучно рассказывать о себе.

– Сомневаюсь, – сказала я.

– Неплохо выглядишь, между прочим, – заметил он. С каждым словом воздух все больше пропитывался дымом. – Похудела, что ли?

Я почти сразу уловила в его голосе ехидство, пожалуй даже скрытую угрозу, и равнодушно посмотрела на него.

– Что, комплимент не нравится?

– Курнуть дай, – попросила я, стараясь отвлечь его.

– Думаю, ты не понимаешь, как она умеет манипулировать людьми, – сказал он, словно прочитав мои мысли. – Она просто использует их. Она использовала Эмили. Она использовала меня. И, судя по тому, как ты смотришь на меня, тебя она тоже готова использовать.

– Что?

– «О-о-о, Вайолет, – откровенно подражая Робин, протянул Энди, – она без ума от меня». Так трогательно.

– Она не могла так сказать.

– Могла, могла, уж ты мне поверь. Как там говорится? «С такими друзьями…»

Он сделал еще одну самокрутку, я едва затянулась, можно сказать, просто в руках подержала, но все равно поперхнулась дымом. «Нет, не может быть», – подумала я, понимая в то же время, что и правда может, еще как может. Именно так она говорила обо всех – со мной. И я слышала в ее голосе презрительную усмешку, а еще больше – отчужденность.

«На меня ей наплевать, – думала я. – Она заставила меня думать, что это не так, а теперь бросила. Все они меня бросили. Они бросили меня, чтобы я оказалась виновной в том, что они сделали».

Я села на дальний конец кровати и подобрала под себя ноги; Энди откинулся на стену, чиркнул спичкой. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, оба брошенные.

– Я ненавижу тебя, – сказала я, не спуская с него глаз.

Он глубоко затянулся, почесал бороду, поморщился, задев расплывающийся синяк.

– Но правда от этого не перестает быть правдой, так? – Он подмигнул мне. – Теперь, малыш, настолько двое, ты да я.

Я посмотрела на закрытую дверь, вспомнила Тома, его грубые ладони. От этого воспоминания у меня волосы на руках зашевелились, горячий пот потек по шее. И тут я подумала о Робин: как она могла влюбиться в такого типа? Я думала о ней, о том, как больно ей было от этого небрежного бессердечного тона, как больно было мне от того, что она со мной сделала.