Книга Краденое счастье. Книга 2, страница 46 – Ульяна Соболева

Перед глазами их первая встреча. Как будто это было вчера, как будто не прошло несколько месяцев, и не верится, что тогда она ему не понравилась, и хотелось выставить ее к черту за дверь. Сейчас казалось, что запал с первого взгляда.

«— Эй! Вы!

Женщина обернулась, подождала, пока Альварес ее догонит, и подняла к нему лицо с огромными синими глазами. Сильными вспышками он вдруг увидел себя на дороге, льет дождь, и точно так же на него смотрит Таня. Вот так, задрав лицо, с таким же выражением глаз. Именно поэтому она должна уйти. Сейчас же.

— Меня зовут Нина. Если вы забыли.

Нина… Забавно. Уже во второй раз подумалось ему.

— Это не испанское имя?

— Испанское.

— Но ты не испанка.

— Нет, не испанка.

— Откуда ты?

Словно секунда колебаний. И он сам затаился.

— Из Югославии.

Легкое разочарование, он все же думал, что она из России.

— Останься сегодня с Матео. Я заплачу наличными вечером.

— Вы возьмете меня на работу?

— Нет. Только на сегодня. Я не беру людей с улицы, я уже сказал!

Ее глаза вспыхнули, и ему даже показалось, что в них сверкнула ненависть, но тут же погасла.

— Как угодно сеньору. Спасибо и на этом».

Вспомнилась эта ненависть в глазах. Такая сильная и яркая. Так не смотрят на незнакомцев. Внутри какие-то обрывочные картинки, какие-то осколки. Они крутятся, они вращаются в диком калейдоскопе и никак не сложатся в одну картинку… И самое странное, что, когда он хочет их сложить, его виски пронизывает адской болью. Настолько сильной, что хочется заорать. Вздрогнул, когда к дому подъехала машина. Не такси. Подъехала белая «ауди». Громко играет русская музыка. И за рулем сидит шикарная женщина с распущенными длинными черными волосами.

Он не сразу ее узнал. Скорее, почувствовал, скорее, ощутил на подсознательном уровне. Подскочил, впиваясь диким взглядом — вышла из-за руля в серебристом платье в обтяжку, стоящем миллионы, на ногах полуботинки на шпильке, через плечо перекинута маленькая сумочка. Эта женщина не может быть Ниной… Она слишком яркая, она ослепительная. И все же это была Нина.

Другая. Настоящая Нина. Та, что пряталась за фальшивыми очками, скромными нарядами, невзрачным макияжем. Та Нина, которую Альварес чуял всем своим нутром и сатанел от похоти. Он направился к ней, чтобы схватить, чтобы разодрать на куски, и вдруг оторопел, когда она открыла дверь, и нежный голос позвал по-русски:

— Гроза, Грозушка моя, Грозуля мамина, иди сюда. Иди ко мне, моя девочка.

Как выстрел прямо в грудь, прямо в развороченную грудную клетку, и отдачей, резонансом его отбрасывает назад, парализует.

Сел обратно за руль. Долго смотрел в никуда, потом набрал номер сыщика из России.

— Пришли мне сейчас все документы по Татьяне.

— Что именно надо? Я приостановил поиски и…

— Все надо. Все, что узнал про старика того, где жила она. Помнишь его?

— Конечно, помню. Я там каждый угол облазил.

— Ты говорил, что она пропала вместе с собакой…

— Да… говорил. После того, как вы дали отбой, я все же ездил в ту лечебницу. Мне удалось найти одну из санитарок, которая работала там долгое время. Она ушла на пенсию год назад…

— Я спросил про собаку.

— Я знаю… Знаю. Но там тоже была собака. Стояла под окнами. Ждала. И имя у нее было такое же, как и у псины того старика.

— Какое имя?

— Гроза.

Альварес вылетел на встречку, крутанул руль и резко свернул в кусты. Он не мог отдышаться, ему казалось, что его переехал грузовик, и он слышит хруст собственных костей.

— Я записал все, что она рассказала, на диктофон. Та санитарка. Могу прислать вам файл. Просто вы сказали, что вам это больше не интересно…

— Присылай… Сейчас же присылай!

Прозвучало хрипло и очень глухо. У него дрожали колени и бросало в холодный пот.

«Ее привезли поздно ночью с воспаленным швом после кесарева. Я помню хорошо, я дежурила в ту ночь. Главный о чем-то перешептывался с ментами, потом отвезли девчонку в операционную. Шов чистили, заново зашивали. Я слышала только о чем они говорят урывками. Вроде как нашли ее на стройке босую, в каких-то лохмотьях. Родственников нет, полная амнезия, колото-резаные раны на лице и на теле. Я увидела ее потом уже в реанимации. Мыла ее, переворачивала, кормила. Молодая девчонка совсем, худая такая, что ребра наружу торчат. Постоянно шептала разбитыми губами «Матвейка где?». Мне сказали, что ребенок умер, а сама она сбежала с пятого роддома, так как не в себе была. Никто не знает — откуда она, есть ли родственники, а на лице шрамы у ней. Один от глаза к уголку рта, а второй по всей щеке до виска. На теле синяки и следы от побоев. Из реанимации выписали, но говорить она так и не начала. Только глазами своими синими смотрит. А там боль. Я многих видела пациенток у нас. И чокнутые были, и наркоманки, и шизофренички, и аутисты. Кого только не было. Но она… нет, не больная, а глаза больные, и внутри у нее боль живет. Такая сильная, что в глазах отражается. Страшная боль.

— Посмотрите на фото. Узнаете?

— Да. Это она. Божечки, красивая какая. Кто ж ее так изуродовал?

— Сколько времени эта женщина пролежала в больнице перед смертью?

— Какой такой смертью? Не умирала она. Два года здесь провела. Еще каждый день в окно на собаку смотрела. Гроза ее, кажется, звали. Смотрела и имя ее повторяла. Какая смерть, упаси Господь. За ней дохтур хороший приехал и увез, даже псинку с собой забрал. Мы эту историю с бабоньками часто вспоминали. Потом Алексеевна померла, Абрамовна уехала к сыну в Израиль, а я ушла на пенсию. Точнее, меня ушли.

— Какой доктор?

— Хороший. Знаменитый. Красивый такой, статный. Увидел ее и в тот же день и забрал.

— А имя доктора помните?

— Помню. Как не помнить. Память у меня отменная. Артемов Владимир Иванович. Пластический хирург. Каких красавиц лепить умел. На наших часто тренировался… Наверняка, из Порезанной сделал красавицу писанную».

Альварес застонал и закрыл глаза, его тошнило, и все внутренности свернуло в узел. Ему казалось, что он задыхается. Пуговицы рубашки впиваются в горло и душат, перекрывают кислород. Содрал их, выдирая с мясом. Судорожно втянул воздух. Его всего трясло с бешеной силой. В глазах то темнело, то прояснялось. Этого ведь не может быть. Так вообще не бывает…не бывает, бл*дь, это какая-то гребаная мелодрама. Они…они не могут быть одним человеком. Нина и Таня. Не могут!