Онлайн книга «Восставшая Луна»
|
Они хорошо двигаются, волк и его сын. Как убийцы. Вагнер ошеломлен подобным приветствием. Дакота видит: он не ожидал, что все окажутся тут. Луна. Лукасинью. Его сестра. – Ирман. – Ирмана. Нерешительностью, вздрагиванием, краткими моментами дискомфорта, словно между незнакомцами, Дакота заполняет пробелы семейной истории. Вагнера сделали изгоем. Ариэль стала изгоем по своей воле. – Когда мы встречались в последний раз, ты лежала в постели в медцентре Жуан-ди-Деуса, – говорит Вагнер Ариэль. Дакота поднимает бровь. Странная семья. Маккензи прямолинейны, говорят в лицо все, что у них на уме и в душе. А с Корта вечно ничего не понятно. В один миг они любят, а в следующий – превращаются в радиоактивный лед. Обиды копятся годами, поколениями. Она наблюдает, как Робсон обнимает Лукасинью: эти мальчики, красивые и надломленные, друг другу чужие. Дакота подкрадывается к Росарио и шепчет: – На пару слов. На балконе. Дакота закрывает окна и вдыхает неповторимый аромат Меридиана. За ширмой кустарников на проспекте бурлит и шумит жизнь. – Присматривай за волком и мальчиком. – Это не моя работа… – начинает Росарио. – Ты останешься без работы, если твою нанимательницу убьют. – Вагнер и Робсон? – Парнишка убил Брайса Маккензи. Протащил Пять Смертей из Тве прямиком в Брайсову личную яму со слизью, хоть и был нагишом. Когда Брайса Маккензи нашли, в его теле не осталось ни костей, ни органов. Только растопленный жир в мешке из кожи. – Они же семья… – Люди, у которых больше всего шансов тебя убить, – это твоя родня. Держи ухо востро и не выпускай клинок из руки. «Что такое „голубая луна“?» – спрашивает Алексия, и бармен делает ей коктейль. Конический бокал, холодный как лед особый джин (пятнадцать растительных компонентов), синий кюрасао медленно вливают по тыльной стороне ложки, и струйки неспешно опускаются, как щупальца чудовища, сквозь алкоголь, скручиваясь и растворяясь в небесной синеве; солнечная синева; шар апельсиновой корки. Она делает глоток – ей не нравится. – Ничего не поняла. – Корта вернулись, – говорит бармен. Алексия все равно ничего не понимает, но он опаздывает, и она допивает коктейль, а он все равно опаздывает, и она заказывает еще один, и понимает не больше, чем в первый раз. Если он не придет к тому моменту, когда снова покажется дно бокала, она соберет остатки мужества, с которым предложила ему выпить, и уйдет. Бар рекомендовал Нельсон Медейрос, и у него хороший вкус: достаточно низко для шика, достаточно высоко, чтобы ощутить необузданность Байрру-Алту. Музыка обрушилась на Алексию, и она улыбнулась: под эти ритмы можно двигаться. Постукивать ногой, кивать. Она заняла место у стойки и заказала фирменный коктейль. Он появляется, когда у нее остается полсантиметра «голубой луны». Головы склоняются друг к другу: «Это он. Тогда кто же она?» Она садится на барный стул рядом с Алексией. Он изменился. Стал каким-то другим. Она не может уловить детали – только нечто общее. Некие впечатления. Перемены случились внутри, но не снаружи. В нем ощущаются медлительность и основательность. Он сосредоточен на текущем моменте, но не встревожен. Музыка заставляет его морщиться. – Можем пойти куда-то еще, если тебе не нравится эта музыка. – Мне сейчас никакая музыка не нравится, – говорит он и большим пальцем указывает в сторону потолка. За искусственным небом, двумястами метрами камня, над Центральным Заливом стоит Земля, которая пять дней назад была полной. Вот она, едва уловимая граница между волком и тенью. – Это пройдет. «Вагнер Корта в тот день умер, – сказал он в пыльной обсерватории Боа-Виста. – Я сделался не одним, а сразу двумя». – Извини, – говорит он, вставая со стула и отступая назад. – Давай все сделаем как надо. – Он целует Алексию в обе щеки, очень формально. Указывает на стул. – Пожалуйста, – говорит Алексия, и он снова садится. – Прошу прощения за опоздание. Робсон хотел подольше побыть с Луной. – А он… – Остался в отеле. – Я думала, ты поручишь его… – Стае? Нет, ему там не место. – Я собиралась сказать – Лукасу. – И с Лукасом ему не место. Он улыбается по-другому: настороженно, сдерживая эмоции. – Робсон хотел встретиться со своими старыми друзьями-трейсерами – из тех времен, когда он жил в Байрру-Алту. Я велел эскольтам не выпускать его из дома. – У вас есть эскольты? – Атрибут текущего момента. Я хотел бы выпить, Алексия Корта. – Он резко меняет тему, и в этом слышится нечто стремительное, проницательное, волчье. – Я пила «голубые луны». – Они никогда мне не нравились, – говорит Вагнер и заказывает кайпирошку. Алексия присоединяется к нему: звенят бокалы, и музыка уютно пульсирует у нее в животе, как дитя в утробе. Водка помогает разговору продвигаться, но все равно случаются долгие паузы, когда Вагнер обдумывает вопрос, странные отступления и заявления невпопад, а также напряженный разбор каких-нибудь случайных замечаний. Пока он молчит, Алексия размышляет, можно ли любить и тень, и волка. Если бы у нее была возможность выбирать, какого Вагнера Корту она предпочла бы? А вдруг только волк может любить волка? Тут она понимает, что другая женщина уже задавалась этим вопросом и нашла ответ. Женщина, которую он любил, которая предала его и заплатила ужасную цену. И вот теперь Алексия Корта вертит в уме все эти компромиссы и договоренности. Он смотрит на нее, широко распахнув глаза. Ему неловко. – Прости, я отвлекся. – Тут ему кажется, что этого оправдания мало. – Просто задумался о завтрашнем дне. Надо заставить его говорить. – Ты ведь там был, верно? – Я был в Суде Клавия, когда Брайс бросил вызов Лукасу. – Если не возражаешь… ты не мог бы мне рассказать? На что это похоже. Вагнер уходит в себя, словно погружаясь во тьму на несколько секунд. – Это быстро, – говорит он. – Быстрее, чем можно себе представить. Я быстрый – точнее, другой я, но не такой, как ножи. Ножи опережают осознанные мысли. Одна ошибка, секундная потеря концентрации – и ты труп. В этом нет ничего чистого или почетного. – Ты видел… результат? – Смерть – вот и весь результат. Неизменный результат. Если обнажаются клинки – кто-то умирает. Я видел, как Карлиньос рассек ножом горло Хэдли Маккензи и плеснул его кровью в лицо его матери. Я видел, как он взял нож и стал кем-то, кого я не узнавал. – Как же ваш закон такое допускает? |