Онлайн книга «Лоцман. Власть шпаги»
Поднявшись на ноги, боярин спустил портки, взяв деву грубо и властно, без всяких там поцелуев и ласк. Просто схватил за волосы, задергался, зарычал, словно дикий зверь. Девушка вскрикнула от боли… она все же хотела сама, уж как-нибудь справилась бы, но тут… — Кричишь, дщерь? — закончив свое дело, Хомякин грубо шлепнул девчонку по ягодицам. — Ничо… посейчас поболе покричишь… поболе… Стой, как стоишь! Не поднимайся. Закусив губу, Настена застыла, упершись руками в лавку. Боярин же, ухмыляясь, схватил со стены плеть, подошел к деве, ударил… Резко, с оттяжкою! — Ай! Челядинка дернулась, из карих очей ее невольно брызнули слезы… Боярин ударил еще… не так уж и сильно, потом — еще раз — сильней. Играл, как кошка с мышкой! Настена терпела все — велено было терпеть. Кусала от боли губы да молилась про себя — скорей бы все это кончилось, скорее бы… А боярин распалялся все больше! Так ведь и насмерть забьет. И никто его не накажет. Никак. Потому как Анкудей Хомякин — боярин, а она, Настена-девка — раба. Не человек вовсе. — Батюшко! — улучив момент, избитая девушка обернулась, натянула улыбку на залитое слезами лицо. — А можно медовухи испить? — Медовухи, говоришь? — боярин неожиданно подобрел, даже плеть бросил. Да что и говорить — упарился аж до пота, устал. Самое время — кваску… или вот, медовухи… — Эй, кто там есть? Медовуху давай. Вошедший слуга, пряча ухмылку, глянул на голую Настену — та поспешно прикрылась одеялом. — Ну все, все, прочь пошел… Э! Чуча! Стопки оставь. Самолично разлив напиток, Хомякин поднял серебряный стаканчик… — Здрав буди, боярин-батюшка, — пряча слезы, вымолвила челядинка. — Хэк! — опрокинув стопочку, Анкудей Иваныч хмыкнул и ущипнул Настену за левый сосок. Больно ущипнул, почти что до крови. Но вместе с тем — и ласково. — А ты ниче такая. Уважительная. Только тощая больно. Что, не кормят? — Да иногда, батюшко, и недоедать случается, — покусав губы, призналась дева. — Скажу Тимоше — чтоб кормил, — боярин милостиво кивнул и, потянувшись к медовухе, скривился. — Эх, жаль, вина хлебного, водки, нету. — Почему ж нет-то, милостивец? — тут же встрепенулась Настена. — Хочешь ежели, так я посейчас принесу. — А и давай, неси, не медли! — обрадованный Анкудин вновь шлепнул девку по ягодицам. Правда, на этот раз не так уж и сильно — любя. В чем сам и признался: — Ох, люба ты мне стала, люба! Насилу улыбнувшись, челядинка быстро накинула на себя рубаху да сарафан, да так, простоволосая и босая, выскочила из горницы да побежала в подклеть: — Тимофей где? Ключи от подклети надобны. Гостюшко водки восхотел! Управитель нашелся тут же: — Водки? Так у нас же зелье поганое! От того зелья глава потом, как в тумане. Карие девичьи глаза полыхнули нешуточной злостью: — Ты, Тимофей, не уразумел, что ли? Говорю ж — боярин водки просит. — Тьфу ты! Просит, так дай, — управитель отцепил от пояса связку ключей. — Возьмешь, ключи — вернешь. Я на заднедворье, у амбаров, буду. — Ага. Со всех ног метнулась девчонка к подклети — злодея-боярина нужно было упоить как можно быстрей. Забыла и про боль Настена… да не так уж уже и болело, саднило только — первые-то два удара горячи вышли, ох… Подклеть в главной избе хором была весьма обширной и предназначалась не для житья, а для разного рода хозяйственных нужд. Там и кладовая, там и ледник, там и — для строптивых холопей — поруб с надежной деревянной решеткой. Отворив дверь, Настена прошмыгнула внутрь и, бросившись к леднику, отыскала заветную баклажку. Взяла, вытерла сарафаном от пыли… — Кто здесь? — негромко позвали из поруба. От неожиданности девушка едва не уронила баклажку, но сразу вспомнила, что совсем недавно в поруб бросили какого-то отрока, беглого или татя. Отрока сего Настена видела лишь мельком… и удивилась — не шибко-то тот был на татя похож. Тоненький такой, пригожий… Любопытно было б поговорить… Хоть парой слов переброситься… Ай, некогда! Спешить надобно, спешить. А ну, как осерчает боярин, снова за плеть схватится? Нет, ну пару-то слов… Не выдержала Настена, побежала к решетке, любопытства ради: — Тебя за что сюда? — Ни за что! — сверкнул незнакомый отрок глазами, вздохнул. — Ты сама-то кто? — Челядинка здешняя. — Челядинка… А на посад-то тебя выпускают? — А что же нет-то? — обиженно отозвалась девушка. — Я и на торжище хожу, и припасы все покупаю. Тимофей, управитель, мне верит, как родной! — Тогда помоги, если хочешь… — узник подскочил к самой решетке, зашептал истово: — Верь — не верь, не разбойник, не тать я. Обманом все! Хозяин мой, Никита Петрович, однодворец, помещик с шугозерских земель… — С шугозерских, говоришь? — недоверчиво покачала головою Настена. — Далече. — Да ты выслушай! Он на Романицкой сейчас… Коли будет время — так скажи, где я. И все. — И все, — девчонка хмыкнула. — Ишь ты, хитренький какой. Найди да расскажи… А может, ты чего злое удумал? — Не хочешь, как хочешь, — сверкнул очами отрок. — Не очень-то я тебя и прошу. Тут девчонка снова обиделась. Повела плечом: — Паду-у-умаешь! Тебе помогать — надо больно. — Как знаешь. Чего встала тогда? Не на шутку разозлясь, челядинка уже хотела и поругаться, мол, где хочет, там и стоит, она, чай, у себя дома, в отличие от некоторых! Настена уже и рот раскрыла, да вдруг спохватилась — правильно ведь парень-то говорит. Стоит тут, росомаха, языком треплет. А боярин-то… ага! Не забыв про баклагу, девчонка опрометью бросилась прочь. Заперла подклеть на замок, выскочила на заднедворье: — Тимофей! На вот, ключи… — Ага. Как боярин-то? — Да так… — Настена покусала губы. — Ладно, побегу я. — Беги… Белкой взметнувшись на высокое крыльцо, девчонка на цыпочках подобралась к горнице и отворила дверь… Могучий богатырский храп сотрясал все вокруг! Раскинув руки и ноги, боярин Анкудей Иванович Хомякин спал, почивал безмятежно и радостно, как младенец. Рядом, на ложе, валялась плеть. — Ну, и слава богу. Перекрестившись, Настена хозяйственно повесила плеть на вбитый в стену гвоздик, уселась на лавку перед окном и, подперев щеку рукой, вздохнула. Вроде бы Тимофей сказывал, гостюшка на дальнюю свою вотчину завтра собравшись. Завтра. Еще ночку бы продержаться… Ничего! Водка-то нынче есть. |